ВИТАЛИЙ ТРЕТЬЯКОВ

Бесхребентаня Россия

Надо называть вещи своими именами: и коллективное, и индивидуальное сознание российской элиты охвачено смутным предощущением более или менее близкого конца России. Даже поверхностно анализируя сферы, формы и направления активности этой элиты, к иному выводу прийти нельзя. Расчет на то, что в конечном итоге все зависит не от элиты, а от народа, общественных масс, витальной силы нации, не должен никого успокаивать.

Во-первых, об уровне этой самой витальной силы мы мало что можем сказать определенного, особенно определенно позитивного. Во-вторых, Россия давно уже не та герметически замкнутая территория и страна, которая могла решать вопрос о своем собственном будущем, даже при наличии внешней интервенции (польской в ХVII веке, наполеоновской – в начале и англо-французской – в середине ХIХ века, многонациональной – в начале ХХ века и гитлеровской – в его середине), исключительно самостоятельно, то есть самодержавно – не в монархической парадигме, а в смысле абсолютной суверенности. И какое решение могут сегодня навязать народу и народам России наша элита и ее региональные субстраты, даже и без всякого внешнего вмешательства, а просто по собственной инициативе или прихоти (или от испуга), предсказать трудно.

Словом, среди всех самых проклятых вопросов, которыми сегодня мучается все менее и менее просвещенное русское общество, какие бы темы в философско-политических дискуссиях и декларациях, кухонных интеллигентских спорах или светских словесных оргиях ни затрагивались, главным и первым является (в буквальном смысле слова) вопрос о конце России.

Личный выбор (кто бы и как бы на этот вопрос ни отвечал) сводится к в общем-то простейшей дилемме: смирился ли ты с предопределенностью ответа или готов сделать нечто, чтоб хотя бы попытаться преодолеть его. Но одной готовности недостаточно. Надо бы еще приложить некоторое умение – о воле я уже не говорю.

В тенетах квазиполитики

Данная статья своим названием отсылает читателей к одному из самых известных произведений классика испанской (и европейской) политической мысли ХХ века Хосе Ортеги-и-Гассета, произведению, с предельной остротой и откровенностью поставившему вопрос о судьбе Испании, ответственности национальной элиты за эту судьбу, а главное – произведению, давшему если и не план, то по крайней мере философию плана национальной стратегии Испании. Можно спорить о том, пошла ли реально Испания того времени по пути, предначертанному стратегией, предложенной Ортегой. Но вне дискуссий по крайней мере два факта. Первый: стратегия была предложена, общенациональные цели поставлены. Второй факт: Ортега дал точный и беспощадный диагноз состояния испанского общества 20-х годов прошлого века.

Я не философ, не историк, даже не политолог. Я журналист (правда, давно уже занимающийся политической аналитикой). И, естественно, я не собираюсь соревноваться с испанским классиком, выведшим эту страну из интеллектуального мрака. Моя статья пишется не как текст, параллельный «Бесхребетной Испании». Поэтому в ней не будет ни соответствующих аллюзий, ни прямых отсылок к оригиналу. Кроме одной и главной: лучшего определения, чем дал Ортега состоянию Испании в 20-е годы ХХ века – бесхребетная, - на мой взгляд, нельзя дать сегодняшней России.

Я утверждаю (только ли я?), что у сегодняшней России нет не только какой-либо, хоть самой приблизительной и предварительной, стратегии своего собственного существования (именно так!) и развития, но даже и обычной политики. Тактика – политическая и экономическая – вот предел нашей сегодняшней политической мысли, как теоретической (за редкими исключениями, касающимися отдельных думающих людей, но даже не групп и уж тем более не партий или чего-то подобного), так и инструментальной, то есть практикующей отдельные политические действия.

К стратегическим целям не могут быть отнесены в целом правильные, но совершенно не осмысленные и не разработанные лозунги о «возрождении величия России», о – более научное – «наращивании ее международной субъектности», о «расширении ее суверенитета», о «создании социального государства или общества социальной справедливости». Даже смешно, когда слышишь о последнем – настолько реальная жизнь вопиет о прямо противоположном. Не менее абстрактны, а потому и практически бесполезны цели, которые в общем-то правильно заявляются либерально настроенными политиками: «построение рынка» (то же, что «введение колеса»), «построение процветающего демократического общества», «возвращение в лоно европейской цивилизации» и т.п.

Тактика, одна сплошная тактика, различающаяся лишь по двум основаниям. Первый вид нашей политической тактики – действовать так, как действовал бы в аналогичной ситуации Советский Союз, что, понятное дело, чаще всего невозможно. Ибо инвалид не способен жить и действовать так же, как полностью здоровый человек. Поэтому я и называю такую тактику инвалидной, или, солиднее, фантомной. Второй вид используемой в современной России тактики – чисто реактивный. Возникает проблема – на нее нужно как-то среагировать. Не важно - как, важно, чтобы была реакция, создающая ощущение внутреннего комфорта: мы среагировали, а могли бы и промолчать. Разновидностью реактивной тактики является служащая ей фоном и еще более распространенная тактика сохранения статус-кво, сложившегося положения вещей. Проблемы, не встающие с предельной остротой, не решаются годами и уже десятилетиями: авось исчезнут сами собой. Но часто более десятилетия не решаются и острейшие проблемы – например, демографическая. Просто потому, что нет календарного события типа выборов, которое заставило бы ею заняться. И страна «потихоньку» (со скоростью около миллиона человек в год) вымирает.

Реактивная тактика в совокупности своих телодвижений напоминает более или менее осмысленную политику (если не вдумываться в ее алогичность и эклектизм), но в реальности лишь выдувает пузырь квазиполитики, ибо совсем не иметь никакой политики или хотя бы ее эрзаца такая большая страна, как Россия, и ее правящий класс не могут.

Вот два, можно сказать, классических (классика, увы, может быть и дурной) примера. НАТО объявляет об очередном своем расширении – Россия не слишком решительно и только на словах возмущается. Происходит реальное расширение – Москва ворчит и на несколько месяцев сворачивает свою активность в рамках Совета Россия – НАТО. Далее все сходит на нет.

Второй пример. Случаются очередные президентские выборы в какой-либо стране постсоветского пространства. Всякий раз Москва спохватывается в последний момент. За три-четыре месяца до дня голосования принимается решение о том, кого из кандидатов поддерживать. Поскольку стратегии и соответствующей диверсификации политики нет, то «кандидатом Москвы» почти всегда оказывается действующий президент или назначенный им наследник. Все силы бросаются на его поддержку, а он берет и проигрывает. Реакция на проблему есть – результата (нужного) нет. В наиболее гротескных формах эта ситуация развивалась в ходе последней украинской эпопеи.

Более того, такая квазиполитика при отсутствующей стратегии приводит к парадоксально-печальному эффекту. В случае с Украиной (и не только с ней) этот эффект выражается такой формулой: с 1991 года и по 2004-й включительно украинская политика Москвы определялась в Киеве украинским руководством и проводилась в его интересах. Точнее даже – в интересах бывшего президента Украины г-на Кучмы, который в довершение всего сумел сдать навязанного им Москве кандидата и превратить антикучмовскую «оранжевую революцию» в антироссийскую, обеспечив своей семье богатство, а себе, как надеется, неприкосновенность и едва ли не лавры спасителя целостности Украины и политика, благодаря которому сохранился гражданский мир в стране. И всё – за счет России, бросившей все свои ресурсы и весь свой престиж на благо победы кандидата, выдвинутого Кучмой и им же преданного. И это при том, что Россия, строго говоря, вообще могла чисто дипломатическими шагами уничтожить Украину как единое государство и спровоцировать смещение любого украинского президента (другой вопрос, нужно ли было это делать, но я просто указываю на уровень зависимости Киева от Москвы).

На основе такой последовательно проводимой непоследовательной квазиполитики возникает и некоторое подобие стратегии, а точнее, конечно же, квазистратегия. Свое название эта «стратегия» заслуживает по многим основаниям. Во-первых, потому что просто не является нормальной и настоящей стратегией. Во-вторых, потому что рассчитана не более чем на три-четыре года вперед (в основном на срок очередной президентской или думской легислатуры, а часто – и на меньший). В-третьих (хотя и первых двух более чем достаточно), она сводится к тому, что на российском политическом жаргоне именуется «реформами», разбирать смысл которых часто невозможно за его неуловимостью, а содержание – за их полнейшей эклектичностью или безграмотностью. Если только под грамотными реформами не понимать простой перенос западных схем на российскую почву. Впрочем, если понимать смысл и содержание нынешних реформ так, то это, конечно, можно назвать стратегией.

Но тут возникают как минимум два вопроса. Первый: почему «западный перенос» осуществляется столь непоследовательно и с многочисленными отклонениями от оригинальных чертежей? (Ответ-то есть: оригинал не очень устраивает российскую элиту и особенно бюрократию.) Второй вопрос: а возможен ли в принципе этот «западный перенос» (если да, то почему до сих пор не осуществили?), и если вдруг он будет осуществлен, то что мы будем иметь в России (на территории России) как результат завершения этого переноса? Впрочем, чаще всего под прикрытием «реформ», в реальности очень нужных, мы видим не более чем реализацию корпоративных или личных эгоистических интересов тех, кто их разрабатывает и проталкивает, аккумулируя в своих руках средства, выделенные под эти «реформы». Печальная история с монетизацией льгот, вызвавшей активный протест вообще-то крайне пассивных пенсионеров России, – самое последнее и яркое, но не единственное тому подтверждение.

Из поставленных мною вопросов совсем не следует, что я против перекройки России по западным лекалам. Я почти за. Я только не вижу результата. Такого, который можно было бы хотя бы в первом приближении назвать позитивным, то есть отвечающим по крайней мере двум критериям: жизнь общества по большинству значимых параметров улучшается и будущее страны не вызывает опасений. Хотя бы у тех, кто реформы проводит. Первого просто не наблюдается. Вторая позиция возвращает нас к началу данной статьи: сама элита, то есть субъект реформ, не видит будущего для России, а потому и относится к ее настоящему либо безответственно, либо потребительски, вызывая уже почти устоявшееся убеждение в ее компрадорском характере.

Итак, дело в отсутствии стратегии, то есть видения перспективных целей, стоящих перед нацией и созданным ею государством, и подчинения текущей политики задачам реализации этих целей путем умных и продуманных тактических шагов.

Исключение

Здесь нужно признать, что при президенте Владимире Путине один реально стратегический замысел все-таки реализуется – во всем комплексе правильно поставленной стратегической цели, соответствующей ее достижению в политике и более или менее удачных тактических ходов. Речь идет о Чечне. Анализ этой проблемы выходит за рамки данной статьи. Однако в связи с интересующей меня темой можно отметить четыре важных аспекта проблемы.

Главный состоит в том, что в 1999 году верхушка политического класса России осознала: дальнейшее развитие чеченской проблемы по неконтролируемому Москвой сценарию приведет к началу второго после 1991 года распада России. Второго и, видимо, окончательного. Тогда и было принято стратегическое решение ликвидировать данную проблему путем сначала военной операции, а затем – политического урегулирования. Соответствующая политика, при всей спорности отдельных ее составляющих, сложилась почти автоматически, ибо любая альтернативная линия фактически привела бы к поражению России. Тактические решения диктовались суммой всех обстоятельств и ограниченных (по счастью, не до последнего предела) возможностей страны, а также, уже к сожалению, эгоистическими интересами различных представителей правящей элиты, чьи действия до сих пор размывают в целом правильный стратегический выбор.

Дело, правда (и это второй аспект), облегчалось тем, что чеченская проблема, несмотря на всю свою сложность, была (если отбросить нюансы) локально очерченной территориально. Большинство же других проблем России «размазаны» по площади всей страны.

Третий аспект состоит в том, что президент Путин лично и, судя по всему, практически каждодневно контролировал по крайней мере неизменность стратегического и политического курсов страны на этом направлении, то есть за счет собственных сверхусилий локально снял проблему «бесхребетности России».

Четвертый же аспект свидетельствует о прямо противоположном. Даже в этом случае – проблема в самом буквальном смысле слова была жизненно важной для России, а президент жестко авторитарно и повседневно руководил ее решением, имея в общем-то моральный мандат общества на свои действия, – даже при таких обстоятельствах значительная часть элиты если и не действиями, то своим бездействием фактически саботировала президентский курс, а диффузное состояние общественных интересов и страны в целом постоянно размывало фундамент общественной поддержки избранной стратегии и политики.

Чеченский пример – как раз тот случай, когда исключение лишь подтверждает правило сегодняшней бесхребетности России. И вся коллизия вокруг украинских выборов это со всей очевидностью продемонстрировала. В данном случае даже личное (как в случае с Чечней, хотя и на более коротком отрезке времени) участие президента Путина не спасло Россию от крупнейшего за последние 13 лет поражения на постсоветском пространстве. Поражения, к счастью, не стратегического, а лишь политического, но настолько глубокого, что избежать первого будет теперь гораздо сложнее.

И дело, конечно, не в сумме тактических или политических ошибок – хотя из-за их обилия президент просто обязан лишить постов и синекур практически всех, кто к этому поражению причастен, да есть ли на кого менять? (Есть, утверждаю я в скобках и коротко, ибо и это – тема отдельной статьи.) Дело – в первую голову – в отсутствии правильно сформированных и сформулированных, а вслед за тем публично заявленных целей и стратегии России на постсоветском пространстве и в глобальном пространстве вообще.

Поэтому об этих целях, которые всегда имеют под собой два основания – позитивное (то, чего необходимо достичь) и негативное (то, чего непременно нужно избежать, пусть даже ценой жертв), и нужно поговорить подробно.

Марксовы пчелы и русские политики

По совершенно справедливому утверждению Карла Маркса, самый плохой архитектор отличается от самой хорошей пчелы тем, что пчела строит свои соты инстинктивно, а архитектор – по заранее продуманному плану.

К сожалению, русские (или шире – российские) политики последнего времени совсем недалеко ушли от Марксовой пчелы и совсем не приблизились к даже плохим, то есть современным русским, архитекторам.

Планы-то они строят, но в основном личные, правда, искусно, как им кажется, выдают их за общественно значимые.

Но часть вины с них снимается объективными обстоятельствами, а именно тем, что главная проблема сегодняшней России состоит в отсутствии всех четырех необходимых компонентов, создающих целостность (но не единообразие) общественной (включая политическую) мысли и морали: (1) метафизики – общефилософской теории (или идеологии), (2) единства исторического знания (или философии истории), (3) национальной идеи (целей) и (4) моральной доктрины.

В условиях этого философского (интеллектуального, морального и эстетического) вакуума сумма корпоративных и индивидуальных эгоизмов во всяком пункте российской территории, во всякой точке российской политики превышает общенациональный стратегический интерес, реально существующий, но интеллектуально не осмысленный, публично не отрефлексированный и вербально не сформулированный даже там, где он почти очевиден и устами отдельных политических мыслителей оглашен.

Бесхребетность современной России проявляется в том числе и в том, что ее элита вообще и ее политики в частности иногда стесняются, иногда боятся заявить от имени нации и от своего собственного имени вполне очевидные вещи, втайне воспринимаемые и даже лелеемые ими как общенациональные стратегические интересы. И получается, что от имени нации в России чаще всего говорят маргинальные (хоть иногда даже и популярные) политики типа Жириновского, что провоцирует либо презрительные насмешки, либо деланный гнев многих контрагентов Москвы на международной арене. Особенно, естественно, тех, кто страдает разного рода комплексами и фобиями по отношению к России. У ее же симпатизантов (порой хорошо скрывающих свои чувства) все это вызывает сожаление и недоумение.

Такой застенчивой бесхребетностью совершенно не страдают западные политики, особенно американские – никто не может обойти официальных лидеров этих стран, тем более лидеров США, в обозначении стратегических целей и интересов возглавляемых ими наций. Разве что серьезным экспертам позволяется предварительно отточить формулировки, в которых эти цели будут официально оглашены лидерами.

Более того, российская власть, действительно чрезмерно любящая секретность, причем часто не там, где ее нужно бы соблюдать, страдает какой-то манией запрещать другим говорить то, что думает сама, и даже называть своим именем то, что она делает. Типичный пример – ситуация с так называемыми непризнанными государствами на постсоветском пространстве, о чем речь впереди.

Но главное, конечно, не в этом синдроме византийства, а в том, что сами стратегические интересы и цели по-прежнему не определены. И к ним наконец необходимо подойти вплотную – дабы с уровня пусть хорошей, но стесняющейся своих инстинктов пчелы подняться до уровня хотя бы плохого, но все-таки рационально мыслящего и планирующего свою деятельность архитектора.

Что есть жизнь?

Жизнь любого организма, что биологического, что социального, являет собой, да простится мне этот трюизм, либо развитие, либо затухание, или умирание. Одним из наиболее ярких признаков развития, то есть восходящей линии жизни, социального организма всегда была и остается экспансия. Территориальная, культурная, экономическая, военная, цивилизационная.

Какой из видов экспансии демонстрирует сегодня Россия? Ответ на этот вопрос весьма прост и еще более краток: никакой.

Между тем все три наиболее мощных и крупных государства сегодняшнего мира, кстати, вплотную примыкающих к России с запада, востока и юго-востока, а именно, Евросоюз, США и Китай, находятся в очевидной стадии экспансии, включая самые демонстративные ее виды – территориальную и военную (последнее не касается – пока? – Китая). На юго-западе от России явный экспансионизм демонстрируют исламские фундаментализм и экстремизм, нашедшие даже плацдарм для своего продвижения на север на территории самой нынешней России – в Чечне. А в общем-то – фактически на всем российском (Северном) Кавказе. Только с севера, да и то, видимо, лишь потому, что он необитаем, на российское и околороссийское пространство никто не наступает, хотя и оно уже не полностью контролируется нашей страной, что было в советские годы, когда вся прилегающая к Азии и большая часть прилегающей к Европе арктической зоны вплоть до Северного полюса находилась под советской (то есть фактически российской) юрисдикцией (по крайней мере военной).

Можно объявлять геополитику бредом и лженаукой, а развивающиеся геополитические процессы неопасными для России, но не думать о том, к чему приведет дальнейшее развитие этих тенденций, нельзя. Зафиксируем этот момент.

Внешняя экспансия – не единственное проявление восходящей линии жизни. Набравший некоторые оптимальные для своего существования размеры организм может проявлять свою витальную силу в виде «внутренней экспансии».

Об оптимальных размерах России

Прежде чем поговорить об экспансии этого рода, зададимся вопросом об оптимальных размерах России: каковы они? Должны ли мы знать ответ на этот вопрос? Некоторые (и в самой России, и за ее пределами) считают, что оптимум для нашей страны – это территория в границах нынешней европейской части РФ, то есть до Урала, но без Северного Кавказа и даже без Калмыкии и Астраханской области. И без Калининградской, само собой.

Другие (я в их числе) утверждают, что оптимальные размеры России, напротив, выходят за пределы нынешних границ РФ, порой – весьма значительно. Таких людей называют русскими империалистами, вкладывая в это определение исключительно негативный смысл.

Почему, однако, европейскими империалистами не называют (в том числе не называем и мы) лидеров Евросоюза, считающих, что практически все восточно-европейские страны должны войти в ЕС, и реально проводящих политику расширения Евросоюза на восток (то есть классическую территориальную экспансию)? Но не будем спорить о ярлыках. Которые, все-таки замечу, никогда не навешиваются на друзей, но всегда на врагов или конкурентов. То есть из того факта, что Евросоюз называет вялые попытки России укрепить свое влияние и присутствие в постсоветском пространстве «империализмом», а Россия не характеризует так расширение ЕС на восток, становится совершенно ясным, что Брюссель рассматривает Россию как потенциального врага или реального конкурента, а Москва таковыми Евросоюз не считает. Но это к слову.

Представляется, что в разной степени, но обоснованными являются обе антагонистические позиции – и о превышении нынешней РФ оптимальных размеров России, и о том, что сегодняшняя Россия меньше своего естественно-исторического оптимума. Однако официальной и общепризнанной у нас почему-то считается самая ущербная и наименее мотивированная позиция: РФ и есть Россия. Отметим и этот факт как существенный, чтобы и к нему вернуться в свое время.

«Внутренняя экспансия»

«Внутренняя экспансия» как признак восходящей линии жизни общественного организма проявляется в освоении отвоеванного пространства и организации жизни внутри него, а также в оптимизации окружающего пространства – в создании или стимуляции возникновения дружественных или даже союзнических организмов. Таких, которые и сами не претендуют на вторжение на твою территорию, и не позволяют это сделать другим. С воистину пчелиным упорством именно этим занимаются и США, и Евросоюз. В последние годы – все интенсивнее, ибо они стремятся заполнить раньше других геополитический вакуум, образовавшийся после распада СССР (то есть Большой России) на востоке Европы, севере Африки, Ближнем Востоке, в Центральной и Юго-Восточной Азии.

Занимается ли всем этим сегодня Россия? За небольшими исключениями – нет. То есть некоторые телодвижения внутри себя и в ближнем внешнем пространстве она, конечно, производит, но и то и другое считать более чем описанными ранее фантомной или реактивной тактикой нельзя.

Возьмем чисто внутренний аспект «внутренней экспансии», или самоорганизации и развития, – положение в Сибири и на российском Дальнем Востоке.

Если и в царские, и в советские времена население этих территорий постоянно росло, то в наши времена оно неуклонно уменьшается. Можно сколько угодно ругать и царей и коммунистов, но именно при их власти наблюдалось научное и промышленное освоение Сибири и Дальнего Востока («внутренняя экспансия»), а ныне – лишь проедание того, что сделали оба «проклятых» режима.

Если кто-то может обнаружить признаки «внутренней экспансии» современной России в чем-то другом, то я хотел бы увидеть весь список, который, на мой взгляд, пока ограничивается всего четырьмя-пятью пунктами, а именно:

– возникновением и развитием банковского сектора экономики;

– развитием строительной индустрии, в том числе, что важно, индивидуального строительства (правда, почти исключительно за счет недекларируемых, то есть формально нелегальных, доходов);

– развитием систем связи;

– развитием сферы услуг и торговли;

– автомобилизацией (в основном за счет импорта).

При всей важности (инфраструктурности) пяти этих сфер, добавить шестой или седьмой пункты я, например, затрудняюсь. А если составить, что гораздо легче, список деградирующих или стагнирующих сфер нашей жизни и экономики, то он будет настолько длиннее, что вопрос о наличии «внутренней экспансии», например, в производственной сфере, науке и социальном обеспечении отпадет сам собой.

Несколько более сложная (или, скорее, запутанная) картина в сфере общественно-политической, но и здесь, конечно же, о «внутренней экспансии» всерьез говорить пока невозможно.

Иерархии и сети

Мир иерархичен, общество тоже. Но прежде чем поговорить об иерархиях, коротко рассмотрим крайне модный сейчас вопрос об отношении иерархий и сетей. В общем-то сложные и жизнеспособные организмы (системы) гармонично сочетают в себе оба этих принципа. В иных случаях эффективней оказывается иерархический, в иных – сетевой. Иногда вопрос этой эффективности приобретает чрезвычайную остроту – когда в конкуренции или борьбе за один и тот же объект вожделения иерархии сталкиваются с сетями.

Армия есть иерархия, партизаны – сетевики. Христианство (православие и католицизм) в основном иерархично, ислам – это главным образом сетевая структура. Государство – иерархия, гражданское общество – конгломерат сетей.

В России мы видим полную эклектику и волюнтаризм в использовании обоих принципов.

Политический заказ на строительство гражданского общества существует и даже многократно продекларирован президентом Путиным, но строить его пытаются по иерархическому принципу.

Хорошо известно, что без местного самоуправления невозможно сколь-либо долгое и стабильное существование государств и обществ (стран). Вот почему жестко тоталитарные режимы живут практически ровно столько, сколько развивается их внешняя военно-территориальная экспансия (когда внешняя цель системы подменяет внутреннюю и подавляет последнюю).

Местное самоуправление по природе своей сетевое и, становясь иерархичным, не укрепляет, а ослабляет общественно-политический режим страны. Российская бюрократия никак не хочет этого понять, хотя в общем-то развитие такого самоуправления и в ее стратегических (не тактических, конечно) интересах, ибо не опирающаяся на местное самоуправление власть рано или поздно будет поставлена под внешний (чужой) контроль.

Неумение гармонично сочетать оба принципа построения большой системы крайне характерно для России, в том числе и современной. Это и есть вопрос создания современной политической демократии, сочетающей в себе и собственно демократические (самоуправленческие) принципы, и авторитарные (иерархические), что в совокупности своей придает системе способность к адаптивности, умению быстро и гибко реагировать на изменение обстоятельств жизни, отвечать на вновь возникающие вызовы, противостоять новым угрозам. Можно прямо сказать, что зрелая демократия – это симбиоз иерархий и сетей, ибо иерархия без сетей есть диктатура, а сети без иерархии – анархия.

Все экспансионистски развивающиеся сегодня государства отвоевывают новые пространства за счет умелой работы в парадигме «иерархия – сеть». Таков Евросоюз, где сетевой принцип даже преобладает. Таковы США, где постепенно начинает доминировать иерархический алгоритм, что и является предуведомлением о грядущем крахе американской мегаимперии. Но американцев спасает то, что поверх своей империи они создали превышающие ее по масштабам глобальные сети в виде своих транснациональных корпораций, мировой долларовой финансовой системы, массовой культуры и т.п.

Таков и Китай, которому пока удается осмысленно-постепенно передавать часть контроля над своим внутренним пространством, в том числе и политическим, от иерархий сетям.

В России же иерархии не дают возможности расти социальным и политизированным сетям (местному самоуправлению в первую очередь, частным СМИ, независимым судам и т.п.), а потому-то у нас и расцветают сети асоциальные – прежде всего организованная преступность и коррупционные связи, в конечном итоге подчиняющие себе сами иерархии, то есть ту же бюрократию.

Союзники и враги

Теперь поговорим о внешних по отношению к России иерархиях.

Принципы деятельности больших субъектов международных отношений всегда отличаются от тех принципов, которыми они руководствуются в своей внутренней жизни, и всегда только в одну сторону – в сторону большего авторитаризма. Пожалуй, из крупных стран только современная Россия является в этом смысле исключением – ее авторитарное начало направлено скорее вовнутрь, чем вовне, а демократическое – наоборот. Так как международные отношения анархичны по своей сути, каждый более или менее активный и мощный субъект этих отношений стремится к созданию и доминированию собственной иерархии.

Перед Россией, безусловно, стоит проблема создания такой собственной иерархии, историческими прообразами которой являются Российская империя и Советский Союз, чья каноническая территория (каноническая территория российской субцивилизации как части евроатлантической цивилизации) и есть естественная площадка для построения этой иерархии (или Российского союза).

Это естественное стремление России, однако, имеет несколько субъективных внешних ограничителей, главным из которых сегодня являются наши «друзья и стратегические партнеры» (иногда даже говорят – «союзники») – США и Евросоюз. Причем позиции Вашингтона и Брюсселя здесь различны.

Вашингтон просто предлагает Москве войти в американскую иерархию на примерно тех же принципах, на которых его тбилисские клиенты предлагают Сухуми вернуться «в лоно Грузии», – Россия получит максимально возможную автономию. Лучше и откровенней всего говорит об этом, естественно, Збигнев Бжезинский, которого сегодня на Западе модно поругивать, но по писаниям которого прямо как по нотам собственно и развивается американская и европейская политики.

В последней своей книге «Выбор: мировое господство или глобальное лидерство» Бжезинский настаивает на императивности дальнейшего расширения НАТО и Евросоюза на восток с обязательным включением в оба союза Украины (и большинства других бывших советских республик, расположенных в Европе и на Кавказе), какие бы сомнения и колебания ни вызывали эти планы у самого Евросоюза. Россия же просто должна признать неизбежность этого, зато в таком случае США, ЕС и НАТО помогут России удержать главную драгоценность ее «имперского наследия» – богатейшую природными ресурсами Сибирь, которую, однако, Россия должна эксплуатировать вместе с Евросоюзом.

Сам Евросоюз не имеет пока планов автономизации России под юрисдикцией Брюсселя, но только ввиду того, что боится не справиться с такой большой автономией. Поэтому главной целью Брюсселя является максимальное (но закамуфлированное под что-то благопристойное) воспрепятствование реинтеграции постсоветского пространства под эгидой Москвы или даже просто вокруг нее и создание санитарного кордона между Россией и ЕС в виде Украины и Белоруссии. До тех пор, пока сам ЕС не будет готов к поглощению этих территорий.

Итак, США предлагают России войти в американскую иерархию в качестве «автономии», но с несколько меньшими правами, чем Евросоюз. В нашей политологии некоторое время назад довольно активно эта идея пропагандировалась в виде формулы – «младший партнер Вашингтона». Особо пикантным здесь было слово «младший», ибо не уточнялось, является ли этот статус «младшинством» только по отношению к самим США или еще и по отношению к ЕС.

Евросоюз ни автономии, ни своего протектората России не предлагает. Он только хочет, чтобы она (1) не расширялась, (2) снабжала «Европу» газом и нефтью и (3) прикрывала восток Евросоюза от угрозы «исламского терроризма», ведя при этом борьбу с этим терроризмом (4) под наблюдением ПАСЕ, ОБСЕ и прочих подотчетных Брюсселю структур, дабы не тревожить души европейских правозащитников и либералов, теряющих свою чувствительность при проведении военной операции НАТО против Сербии, но крайне переживающих «ужасы» русской военной операции против работорговцев и террористов в Чечне.

Неприкрытый цинизм американцев лично мне более симпатичен, чем внешне сокровенное двурушничество Брюсселя и Страсбурга, но России не подходит ни то ни другое.

В чем США и многие в Евросоюзе опять сходятся, так это в желании лишить Москву, как любит выражаться Сергей Караганов, «остатков глобального мышления», постоянно приучая Россию к мысли, что она теперь не более чем региональная держава.

Конечно, в европейской политике по отношению к России, точнее, в политике некоторых ее стран (Германии, Италии, Испании, отчасти Франции) есть и более привлекательные для Москвы линии, но они погоды пока не делают.

В любом случае Россия должна сама сделать четкий и публичный выбор. Либо она входит в чужие иерархии, оговаривая себе максимально выгодные условия и максимально громкий титул (не «младший партнер», а «средний», не просто «стратегический союзник», а «стратегический союзник первой категории» и т.п.), либо – увы, иного не дано - надо вновь строить собственную иерархию.

А отсюда возникает и вопрос о союзниках и врагах (или «врагах», или потенциальных врагах, или странах, вызывающих обеспокоенность). Причем список союзников важнее списка врагов, ибо уничтожать даже врагов Россия не собирается, а вот консолидировать вокруг себя союзников обязана. Россия не может иметь союзника из чужой иерархии – просто потому, что хозяин (пусть лидер) той иерархии такого союзничества никогда не допустит.

Конечно, иерархии могут «дружить семьями». И если вашингтонская иерархия и московская станут союзниками (как в антигитлеровской войне), вассал союзного сюзерена станет и нашим союзником. Но если большого союзничества нет, то не может быть и малого.

Что не отрицает возможности тактического, в лучшем случае оперативного союзничества (которое сейчас в принципе мы и наблюдаем в отношениях между Россией, с одной стороны, США и ЕС, с другой), но безусловно предполагает конкуренцию, политическое и иное соперничество, борьбу ценностей.

Вхождение в разные иерархии означает, что специфические внутренние ценности у разных стран разные и ни одна из них не может навязывать свою систему специфических ценностей другим. Разумеется, при соблюдении общих цивилизационных принципов, совершенно очевидно единых для евроатлантической цивилизации, тремя главными субъектами которой являются Евросоюз, Россия и США, находящиеся в постоянном внутрицивилизационном соперничестве- сотрудничестве.

В Евросоюзе смертная казнь повсюду запрещена. В США во многих штатах разрешена (причем в формах, которые гуманными не назовешь). Россия (ради членства в периферийных европейских организациях) смертную казнь фактически отменила. Кто в результате ближе друг к другу: русские к евросоюзовцам или американцы? Ответ очевиден. Просто у американцев своя иерархия, у ЕС – своя (хотя это союзные иерархии). Зачем же России, не входя в иерархию ЕС, куда ее и включать-то не хотят и боятся, принимать все правила внутренней жизни Евросоюза?

Но главное в построении собственной иерархии – это все-таки вопрос о союзниках.

Все страны постсоветского пространства должны быть публично классифицированы Москвой как союзники либо несоюзники с точки зрения России. Некоторые должны быть поставлены перед выбором. Например, Украина, безусловный исторический и потенциальный союзник, которая тем не менее при двух своих первых президентах всячески тормозила, а порой и подрывала все интеграционные (особенно политические) процессы на территории СНГ, прямо работая в этом плане против интересов и устремлений России.

Но послабления могут быть сделаны только для союзников, никак не для конкурентов, а тем более не для врагов (а тот, кто целенаправленно и постоянно ломает твои планы не есть ни союзник, ни партнер, ни просто конкурент).

При распаде СССР возникли некоторые территориальные и пограничные вопросы и проблемы. Совершенно непонятно, зачем Россия, выступавшая против расширения НАТО, поспешила законодательно урегулировать эти вопросы и проблемы как раз с теми странами, которые первыми в НАТО и рвались. Верили в честное слово Запада? Это глупость. Под давлением Запада? Это понятно как резон, но что в конце концов Запад России сделал бы, если бы этого урегулирования не произошло? России в целом, а не отдельным ее чиновникам, оставившим компрометирующие их следы в западных банках? Урегулировали в обмен на уступки? Какие конкретно? И что тогда было кричать о недовольстве расширением НАТО, когда сами этому способствовали?

Территориальные споры урегулировать надо и лучше их не иметь, чем иметь. Но вот ведь с Японией до сих пор держимся – аж 60 лет. И ничего страшного не случилось. Что же поспешили с государствами, мощь и значение которых не соизмеримы с японскими?

Никакой логики здесь нет. В лучшем случае – безответственность, непрофессионализм и, как сейчас выражаются, пофигизм (да не моя же это земля в Жуковке, в конце концов), в худшем – коррупция и предательство национальных интересов, на которые, впрочем, тоже сослаться нельзя, ибо, строго говоря, эти национальные интересы нигде официально не зафиксированы и уж тем более не приобрели статуса общенациональной или хотя бы общеэлитной ценности, признанной на основе консенсуса.

Определение союзников и союзных (либо иных) иерархий – важнейший аспект превращения стратегических интересов в реальные политические декларации и тем более действия. И любая неясность, или недоговоренность, или несогласованность в этом вопросе и создают капканы, подобные тому, в который Москва (и уже не в первый раз с начала 1991 года) попала на Украине.

Зачем России Украина? (и: Зачем Украине Россия?)

Все крупнейшие государства или межгосударственные образования, расположенные вокруг России, находятся в последние годы, как я уже отмечал, в стадии весьма бурной экспансии. Россия же, напротив, последние полтора десятка лет только отступала.

Европейским и американским политикам стоит просто поставить себя на место политиков из Москвы, чтобы понять стратегические мотивы ее инстинктивного (как у пчелы) желания консолидировать вокруг себя постсоветское пространство и иметь на этом пространстве дружественные и союзные себе, пусть и не очень демократические, режимы и пророссийски настроенных лидеров. Разве был бы спокоен (и бездействовал бы) Вашингтон, если бы антиамериканистами были президент Мексики и премьер-министр Канады, лидеры ключевых стран Евросоюза, если даже антиамериканизм лидеров Ирака и Ирана США не устраивал и не устраивает?

Это ведь только чужая экспансия воспринимается как опасность или по крайней мере вызов. Собственный же экспансионизм кажется всем, Брюсселю и Вашингтону в том числе, благом не только для себя, но и для других.

В последнее время на Западе много и справедливо говорят о «русском неоимпериализме». Отрицать его наличие (пока только на инстинктивном и реликтовом уровнях) глупо и противоестественно. Но ведь вся проблема не в том, что этот русский неоимпериализм наблюдается, а в том, что он сталкивается с «мягким неоимпериализмом» Евросоюза и «жестким неоимпериализмом» США, уже открыто претендующими на свержение президента союзной (!) России Белоруссии. Именно это порождает главные проблемы в отношениях Москвы с Западом и Запада с Москвой.

Однако нам нужно не столько объяснять все это Западу, сколько осознать самим: а зачем нам нужно постсоветское пространство, особенно некоторые его составляющие? И этот ответ легче всего получить на примере Украины.

Уже сегодня, а в будущем еще с большей определенностью ключевыми игроками глобальной политики могут быть только сверхгосударства и объединения государств. Они же, максимально сохранив собственный суверенитет, станут фактическими управляющими мира, или членами Совета директоров Земного шара.

Альтернатива здесь проста: либо ты входишь в этот Совет, либо ты подчиняешься его решениям. Россия, нравится это кому-либо или нет, исторически, психологически и политически не готова подчиняться. Она хочет занять свое место в этом Совете (тем более что фактически оно за ней зарезервировано), но не может действовать в одиночку. Хотя бы потому, что с Евросоюзом и США никакого искреннего союзничества по описанным выше причинам не намечается.

И Збигнев Бжезинский прав – без Украины занять это место России будет гораздо труднее, чем в союзе или даже в государственном единстве с ней.

Объединенная Европа и США не хотят понять и еще одного важнейшего фактора. Сегодня русские – самая большая разделенная нация Старого Света. 25 миллионов русских в 1991 году оказались (и не по своей воле) за пределами России. Большая часть из них (20 миллионов) - на Украине.

И никто не сможет запретить России стремиться к воссоединению с этими соотечественниками, как никто не мог помешать немцам желать собственного воссоединения и в конечном итоге добиться его.

А до этого воссоединения Россия всегда будет игроком на украинском политическом поле – по меньшей мере в защите интересов русских граждан Украины.

Далее. После распада СССР сложилось так, что Украина владеет многими территориями, являющимися историческими землями России (Крым и почти весь юго-восток Украины, которые, собственно, и голосовали за Януковича). Это пространства, превышающие территории целых западноевропейских государств. Единой украинской нации так пока и не сложилось (потому Украина и расколота пополам не столько политически, сколько этнически). А все скромные успехи на пути складывания украинской политической нации достигаются фактически искусственной украинизацией (часто безуспешной) юго-востока и центра страны, попытками форсированного вытеснения русского языка и тому подобными «либеральными» и «демократическими» методами. Это вызывало и будет вызывать реакцию отторжения между северо-западом и юго-востоком Украины. Следовательно, на Украине всегда будут мощные политические и общественные движения, ориентированные на Россию.

Фактически Россия может расколоть Украину надвое – в буквальном смысле. Но Украина может расколоться надвое и сама. Если официальный Киев будет вести антироссийскую (в этническом, лингвистическом и иных аспектах) политику или поддерживать врагов и конкурентов России.

Одновременно Россия – единственный исторический гарант целостности современной украинской территории, ибо именно Россия собрала нынешние земли Украины в единое целое, земли, никогда ранее не входившие в состав украинского протогосударства, превратившегося в государство (не вполне пока состоявшееся) тоже только благодаря России. Россия отдавала Украине земли, отвоеванные Российским государством у Литвы, Польши, Османской и Австро-Венгерской империй. Более того, в советское время Москва передала Украине и собственно русские территории (тот самый юго-восток). А это как минимум свидетельствует, что Москва по отношению к Украине проводила в советское время политику не имперскую, а союзническую.

Все это не забывается, не исчезнет по желанию кого бы то ни было в Киеве, Вашингтоне, Брюсселе или даже самой Москве.

Я уже не говорю об этническом родстве русских и украинцев, о десятках миллионов смешанных русско-украинских семей, о том, что русский все равно остается самым распространенным и главным рабочим языком Украины, об инфраструктурной и технологической взаимозависимости.

Все это – лишь часть ответов на вопрос: зачем Украина России? (Я, например, совсем не затронул военно-стратегический аспект проблемы.) Более того, это же – лишь часть ответов и на вопрос: зачем Россия Украине?

Да, западные украинцы, выходцы из земель, длительное время принадлежавших Австро-Венгрии, не любят русских, а порой и ненавидят их. Да, есть раскол Украины и по конфессиональному признаку – на православных и униатов. Но тем более естественным является тяготение половины Украины (русской, русскоговорящей, православной, промышленной) к России.

Но каков наш ясный и публичный стратегический ответ на вызов этого тяготения? И на другие аналогичные вызовы на постсоветском пространстве? Поддержка карьеры Кучмы и неумение создать реально единое государство с Белоруссией?

* * *

Позитивное стратегическое целеполагание и целеполагание негативное (внятное определение угроз и вызовов) – все это в сумме своей и есть интеллектуальная основа преодоления собственной бесхребетности. Во второй (заключительной) части статьи я постараюсь систематизировать и то и другое.

Это состояние не уникально. Как известно, примерно такая же идейная сумятица царила в России в начале XX века, во всяком случае после неудач в ходе первой мировой войны, а затем – в хаосе 1917 года.

То, что вскоре большевикам ценой неимоверных жертв удалось сдернуть страну с пути, ведущего к национальной катастрофе, безусловно является прецедентом, но отнюдь не гарантией благополучного исхода нынешнего кризиса. Если не вдаваться в обсуждение качества коммунистической идеи и методов и содержания ее реализации, то сам факт наличия этой идеи и политической воли тех, кто ею руководствовался, сомнению не подлежит.

Ни того, ни другого мы не видим сейчас.

Причем большевистская идея (идеология) была почти совершенной в том смысле, что сочетала в себе обе необходимые для успеха составляющие: и внутреннее, и внешнее целеполагание. Это позволяло не только осуществлять и внутреннюю, и внешнюю экспансию, но и, что очень важно, почти автоматически создавать себе союзников и при решении внутренних задач, и при достижении внешних целей. Как раз с последним, с внешними союзниками и внутренними сторонниками стратегического курса, за его неясностью, сейчас у России совсем плохо.

Русская Утопия

Россия – крайне идеологизированная страна, ее государственный строй (в отличие от ее политических режимов) всегда был по сути идеократическим. Это, конечно, отдельная большая и сложная тема, но представляется, что без новой русской утопии и нового русского мессианства (но не только их) мы не сможем избежать краха и исчезновения страны. Даже при наведении порядка во внутреннем устройстве России и повышении благосостояния ее населения. Одно из главных актуальных доказательств этого – сугубая идеократичность двух наиболее экспансионистски развивающихся субъектов глобальной политики, то есть США и Евросоюза.

Современный русский историк и философ Виталий Аверьянов, наследуя идеям некоторых отечественных философов начала XX века, считает, что историческая миссия России остается той же, что была и прежде, – сдерживание и ограничение чужих экспансий, причем экспансий, направленных не только на нашу страну.

Военная история России это блестяще подтверждает, но, как мне кажется, сегодня этого явно недостаточно, по крайней мере для нас самих. Негативистское содержание такой миссии (ограничение чужой экспансии), с одной стороны, выгодно прежде всего не России, а всем остальным главным геополитическим игрокам – США, Евросоюзу, Китаю и Исламскому Субъекту мировой политики, каждый из которых и извлекает максимальную пользу из этой «миссии» России (и будущее Сибири здесь, конечно же, главная ставка). Сама же Россия, а тем более ее население не получают от реализации этой миссии ничего, кроме мелких тактических преимуществ, лишь оттягивающих решение (пусть неприятное) главного вопроса.

С другой стороны, такая миссия вновь и вновь требует жертв именно от народов России и прежде всего, естественно, от русского народа, что не может вызывать у нас энтузиазма и само по себе. А кроме того, не будет оценено и окружающими. Трижды за последние два века (наполеоновская война и две мировых) Россия, жертвуя своим населением и своими солдатами, останавливала экспансию трех мировых агрессоров и спасала независимость практически всех европейских стран, всякий раз получая упреки в безжалостном использовании своих солдат не только от своих союзников, как правило, отсиживавшихся вне поля боя до последнего момента, но даже и от коллаборационистов и прямых соучастников агрессий. Кажется, осталась единственная страна, а именно Израиль, которая не заразилась этим мерзким комплексом циничной неблагодарности по отношению к России.

Так или иначе, у нас нет никаких ни идеальных, ни практических резонов (да и ресурсов) к тому, чтобы положить ближайшие несколько десятилетий нашего весьма проблемного и неясного по исходу существования на выполнение такой миссии.

С утопией пока подождем, хотя кое-какие идеи на сей счет и циркулируют в среде русских интеллектуалов. Для нас гораздо важнее сейчас (вообще и в силу конкретных исторических обстоятельств) «практический идеал», т.е. позитивная практическая цель.

Стоит найти ее, как сразу же, без всяких усилий, возникнет и национальная стратегия, и полномасштабная политика, и сумма необходимых и неизбежных тактических шагов и ходов по ее воплощению. Т.е. всё то, чего мы сегодня не имеем.

Возникнет и объективное основание для консолидации политического класса России, её элит, её общества (консолидации внутри себя и с его элитами). Возникнет единая политическая воля русской нации как нерасчлененного, но сложного и плюралистического целого.

Великая Россия и её пигмеи

С приходом к власти Владимира Путина, безусловно консолидировавшего нацию, но лишь по весьма простым, банальным и частью притворным основаниям, все вдруг заговорили о возрождении величия России.

Коммунисты никогда от этого лозунга не отступали. Жириновцы, надо отдать им должное, прямо-таки с ума сходили по этой идее и в ельцинские годы, хотя чаще дискредитировали её, чем реально защищали. Сразу же на платформе державничества, т.е. и великой, и сильной России, родилась «Родина».

Как основу своей идеологии (ясной только в этом пункте) провозгласили возрождение величия России и единороссы. Более того, часть классических русских либералов (то бишь не вполне либералов, но либеральными себя называющих), ещё в начале 90-х грезивших о «русском Пиночете», устами признанного эталона современного русского либерализма Анатолия Чубайса в конце 2003 года вообще выступила с концепцией русской либеральной империи, чей образ явно списан с Соединенных Штатов Америки, в силе и целеустремленности которых сомневаться не приходится.

Казалось бы, при такой почти всеобщей жажде порядка и сильной власти России ничего не стоило бы получить в короткие сроки и то, и другое. Однако ни того, ни другого мы так до сих пор не имеем, хотя авторитарные тенденции в некоторых сферах политической и экономической жизни России очевидно нарастают.

Дело в том, что практически все что либеральные, что нелиберальные сторонники сильной власти в России желают иметь либерализм для себя, а сильную руку для других, в первую очередь для народа. Это в конечном итоге и является причиной тотальной социальной безответственности всех или почти всех социальных слоев и корпоративных сообществ России, что в сумме и создает эффект бесхребетности при почти всенародном и всеэлитном поклонении идее порядка, сильного государства и возрождения былого величия. Пигмеи, действующие по-пигмейски и по-пигмейски мыслящие, могут говорить и о величии, да выше от этого не станут.

Почему это происходит, разговор долгий, но в целом его можно свести к в общем-то универсальному объяснению: сумма индивидуальных и корпоративных эгоизмов современного российского общества намного превышает объем общенационального, консолидированного интереса.

Социальная ответственность и элиты, и государственных чиновников, и рядовых людей в такой обстановке сводится к пигмейскому минимуму, а если эту ответственность нужно проявить в целях демонстрации политической лояльности идее сильной России или её высшей власти, то эти проявления носят либо декларативный, либо спекулятивный характер.

Известная покупка яиц Фаберже, являющаяся лишь удачной формой тезаврирования собственного капитала, преподносится (но и воспринимается) как форма социальной ответственности бизнеса. Что добавила эта покупка современной России, понять абсолютно невозможно.

Для меня образцом социальной ответственности является пример известного западногерманского издателя Акселя Шпрингера, который, лично не смирившись с послевоенным разделением Германии, построил небоскрёб своего издательского дома в Западном Берлине прямо на границе с Берлином Восточным, дабы ежедневно напоминать отделённым немцам о существовании другой, «правильной» матери – Германии. Наверняка Акселю Шпрингеру было бы удобнее, да и дешевле вести свой бизнес из какого-нибудь западногерманского города, но его социальная или, если хотите, национальная ответственность не позволили ему идти по пути максимизации прибыли и личного комфорта.

Если вспомнить, что ничего выше бензоколонки русским бизнесом в Калининградской области не построено, а центральную площадь самого Калининграда до сих пор украшают гигантские руины не достроенного при СССР здания обкома КПСС, то будущее этого края мне представляется вполне определённым.

В низах и средних слоях общества ситуация ничуть не лучше. Весь август и сентябрь прошлого года все российские СМИ, включая общенациональные телеканалы, почти каждодневно рассказывали о школьной реформе в Латвии, очевидно ущемляющей права русских школьников в этой стране. Тем не менее в России не состоялось ни одной студенческой или школьной демонстрации или митинга с целью хотя бы моральной поддержки сверстников-соотечественников за рубежом! И это – свободная молодежь свободной России! И это – разделённая нация!

Дежурная демонстрация ЛДПР у латышского посольства и акции революционистов – лимоновцев – вот и весь отклик неофициальной бесхребетной России на притеснения русских за рубежом.

И в общем-то это понятно. Цель воссоединения разделённой нации в национальной стратегии России (отсутствующей) не ставится. Защита соотечественников за рубежом находится на периферии российской внешней политики. Информация российских СМИ о жизни наших соотечественников в странах СНГ появляется лишь эпизодически и в основном такова, чтобы не дай бог не обидела местное начальство (если не брать случаи Латвии и изредка Эстонии, да периоды политических кризисов типа последних украинских выборов).

Осознание угроз и вызовов порождает цели

Всё сказанное, а еще больше несказанного свидетельствует о том, что никакие самые правильные, но абстрактно поставленные цели, в понимании которых не соединяются все части нации, а к реализации которых все эти части не готовы, причем без понукания Кремля и прокуратуры, не заставят нас ни построить сильную и процветающую Россию, ни даже удвоить ВВП, ни просто ликвидировать массовую нищету и, например, позорную детскую беспризорность, и уж тем более не заставят нести во имя общего блага пропорциональные имеющемуся богатству жертвы.

Как получилось, что из общества производства без потребления мы сразу скакнули в общество потребления без производства, разбираться можно долго. Дело это увлекательное, но, к сожалению, не открывающее никаких перспектив, кроме дальнейшего разжигания классовых, сословных и даже частных эгоистических противоречий и конфликтов. По сути – продления холодной гражданской войны, войны если и не самих людей, то их эгоизмов.

Самое парадоксальное, что многое давно произнесено, многое постоянно обсуждается – в основном неофициально. Многое обсуждается в СМИ. Но ничто из этого многого не сложилось в официальную, документально зафиксированную или ментально принятую общенациональную стратегию. А ведь для её формулирования нужен не столько интеллектуальный прорыв (хотя и он тоже нужен), сколько политическая воля, позволяющая нации (устами своих лидеров) сказать самой себе, (1) что, если и дальше дело будет идти так, как идёт сейчас, то России не будет, (2) что мы хотим выжить все вместе, а не только каждый по отдельности, (3) что нам нужно что-то сделать (чем-то пожертвовав), чтобы случилось желаемое, а не возможное.

А далее – просто расставить приоритеты, сосредоточившись в первую очередь на том, без чего бессмысленно все остальное. И реализовывать приоритетные цели бескомпромиссно, не отступая ни под давлением обстоятельств, ни из-за недовольства или противодействия других – враги эти другие или друзья, наши соотечественники или зарубежные доброхоты, постоянно объясняющие России, как нам нужно жить и что делать, чтобы «стать частью цивилизованного мира».

Меня просто поражают до сих пор ведущиеся споры и дискуссии: демократия нужна России или авторитаризм, либеральная экономика или государственное регулирование рынка, частные СМИ или государственные, сохранение прав меньшинств или их умаление и т.д. Ведь всё это споры о средствах достижения не сформулированных нацией в её единстве целей.

Пробный камень здесь – проблема Чечни. По одной логике её отпускать нельзя, по другой – необходимо завтра же вывезти оттуда всех федералов, военных и гражданских, по третьей – во второй раз пригласить Масхадова в Кремль. Можно сделать всё, если знать, что мы хотим.

Но если даже в таком очевидном случае, как чеченская проблема, о чём я уже писал в первой части этой статьи, общество не консолидировано в понимании национального интереса, что же говорить о менее определённых и совсем не сформулированных интересах и целях.

Нынешних усилий президента Путина и отдельных членов его администрации (в широком смысле слова), довольно разношерстной, явно недостаточно для того, чтобы объединить нацию и заразить её тем позитивным практическим идеалом, который в общем-то и не сформулирован. Сумма практических действий Путина и его окружения, действий, направленных на реализацию этого не вербализованного идеала, явно недостаточна для того, чтобы его достичь, или хотя бы для того, чтобы нация оценила серьезность намерений кремлевской команды. Более того, некоторые из этих действий кажутся странными, а порой и прямо противоположными тому, что необходимо делать, отсюда – то моральное и материальное мародёрство, которые царят в элите, а под влиянием её и телевизионного продукта, ею изготавливаемого, – и в обществе целом.

Национальная стратегия: угрозы, вызовы, цели

Несмотря на то, что я говорил о позитивном практическом идеале как основе формирования национальной стратегии современной России, он, к сожалению, как раз за отсутствием русской утопии и из-за нынешнего положения страны не может быть сформулирован как сумма исключительно позитивных целей, но лишь как совокупность (причем очень обширная) ответов на реальные угрозы, стоящие сегодня перед Россией, и вызовы, брошенные ей.

В следующем ниже списке, составленном мною достаточно упорядоченно (по мере снижения уровня опасности), я не делаю различия угроз (реальная опасность, не позволяющая медлить с ответом) и вызовов (потенциальная угроза, или проблема, которая превратится в угрозу, если её решение не будет найдено). Такое разделение необходимо, но на начальной стадии разговора этим можно пренебречь. Тем более, что главная угроза является таковой без всяких оговорок и именно её нам нужно определить в первую очередь.

Сначала я приведу весь список самых существенных, на мой взгляд, угроз и вызовов, а затем сформулирую ответы, как они мне представляются, на некоторые из них.

Предварю список еще одним общим замечанием, напомнив читателям подзаголовок данной статьи – «Будущее Государства Российского как проблема». Так вот, проблема состоит не в том, что это государство в будущем может быть слабым или сильным, демократическим или авторитарным, независимым или подчиненным, а в том, что его может не быть вовсе. И это надо не только осознать, но и на высшем официальном уровне признать. И главные предпосылки исчезновения России лежат не в международном терроризме или американском гегемонизме, а во вполне очевидной и неоднократно упоминавшейся и до меня тенденции вымирания нации.

Итак, каковы угрозы и вызовы, представляющие сегодня главную опасность для России? Для удобства восприятия я свел весь их список в одну таблицу.

Самая главная угроза

1. Депопуляция, или вымирание населения России.

Главные угрозы и вызовы (остальные)

2. Стихийный распад страны.

3. Насильственное отторжение отдельных территорий.

4. Американский гегемонизм как инициатор и стимулятор неуправляемых вооруженных конфликтов на границах России и в близких к ней регионах.

5. Американский гегемонизм сам по себе.

6. Прямое геополитическое соперничество США и Китая.

7. Международный исламский терроризм.

8. Распространение оружия массового уничтожения.

9. Китайский экспансионизм.

10. Отсутствие единой морали.

11. Продолжение холодной гражданской войны между квазибелыми и квазикрасными.

12. Потеря контроля над собственными природными ресурсами.

13. Катастрофическое падение уровня здоровья населения.

14. Нищета и бедность большей части населения.

15. Превращение организованной преступности в один из главных субъектов внутренней политики.

16. Варваризация всех форм общественной и приватной жизни.

17. Катастрофическое падение уровня образования населения.

18. Деградация русского языка.

19. Капитуляция отечественной культуры перед массовой американской культурой. Исчезновение высокой культуры.

20. Катастрофически высокий уровень преступности и распространения криминального стиля и образа жизни в реальности и в СМИ.

21. Наркомания и наркопреступность.

22. Отсутствие местного самоуправления.

23. Нестыковка православного и мусульманского образов жизни.

24. Чрезмерное социальное и имущественное расслоение.

25. Разрушение института классической (традиционной) семьи.

26. Существование рубля как неполноценной валюты. Долларизация экономики.

27. Превышение объёмов теневой экономики и теневого финансового оборота над легальными.

28. Коррупция в правоохранительных органах.

29. Наличие многочисленных деспотических и феодальных режимов в субъектах Федерации.

30. Неестественные очертания нынешних границ России.

31. Бюрократия как правящий класс. Сращение власти и собственности.

32. Разделённость русской нации.

33. Отсутствие (или почти отсутствие) собственной международной иерархии, неопределённость потенциальных и реальных стратегических союзников.

34. Слабость вооруженных сил.

35. Технологическая отсталость.

36. Слабость и неразвитость гражданского общества.

37. Ненезависимость и коррумпированность судов.

38. Умаление института прав и свобод человека.

39. Квазидемократия. Отсутствие нормальных политических партий.

40. Доминирование авторитарно-командных методов управления над демократическими.

Другие угрозы и вызовы

41. Экспансия Евросоюза.

42. Отсутствие ясной политики по отношению к непризнанным государствам на постсоветском пространстве, желающим воссоединиться с Россией.

43. Неумение извлечь политическую и экономическую выгоду из торговли природными, как правило невозобновляемыми ресурсами.

44. Отсутствие российских ТНК, числом и масштабами сопоставимых с западными.

45. Разрушение науки. Утечка мозгов.

46. Отсутствие понятной населению экономической и социальной политики, производным от чего является, в частности, общественная апатия.

47. Детская беспризорность.

48. Сохранение полномасштабной системы чиновничьих и иных должностных привилегий.

49. Неконсолидированность и эгоизм элит.

50. Экологическая проблема во всех своих составляющих.

51. Внутренний экстремизм, не только и не исключительно религиозный.

52. Несоответствие Конституции 1993 года политическим и иным реалиям России.

53. Разрушение системы международного мироустройства, фиксирующей привилегированный статус России, полученный в наследство от СССР.

Особые вызовы

54. Отсутствие идейного дуализма как движущей силы развития общества и политической системы. Наличие квазидуализмов «красные – белые», или «демократы – недемократы», или «западники – державники». В упрощенно-политическом смысле – отсутствие сущностной системной оппозиции.

55. Отсутствие «русской утопии» как надсистемной глобальной цели или миссии.

Наверняка я что-то упустил, но ведь каждый и сам может продолжить этот список. Однако впечатляющим является сам его объём. Думаю, и двадцати пунктов было бы достаточно, чтобы нация задумалась о своей судьбе, её лучшие умы день и ночь твердили бы о грядущей катастрофе, а политический класс страны принял бы самые жёсткие решения по своей внутренней мобилизации и разработал бы программу действий, направленных на предотвращение этой катастрофы.

Ничего подобного, кроме разрозненных восклицаний и идейно разбросанных проектов, мы не наблюдаем. Все, даже те, кто реально озабочен нынешним положением вещей, в конечном итоге предпочитают (или вынуждены?) решать проблемы личного выживания. В лучшем случае (который для нации оказывается худшим) – защищать групповые и корпоративные интересы.

Вертикаль власти есть, а хребта нации нет.

Возникнет ли?

Безусловно, если мы правильно сформулируем ответы на все вызовы и угрозы, начав, разумеется, с ответа на самую главную угрозу. И этот ответ есть естественная и единственно возможная национальная идея России сегодня и на ближайшие десятилетия.

Национальная идея – умножение народа

То, что вымирание нации (страны) является самой главной угрозой для России, кажется, не требует доказательств. Однако бурные дискуссии у нас ведутся на любую иную тему, но только не на эту. Мы спорим о неизбежности либо невозможности дрейфа страны к авторитаризму. О роли и месте олигархов (спецслужб, либералов, Русской православной церкви и т.д.) в нашей сегодняшней и будущей жизни. О том, нужна ли нам президентская или парламентская республика или сколько полноценных политических партий можно создать в России. Словом, о чем угодно, кроме как о том, а останутся ли через 50 лет в данной стране и на данной территории люди, которым результаты этих споров будут нужны.

Объяснений того, почему мы (и власть в том числе) закрываем глаза на эту проблему во всей ее катастрофической остроте, много. Но к чему эти объяснения, если твой род пресекается?

Собственно иного вымирающая нация, если она не потеряла рассудок и инстинкт жизни, выбрать не может.

Надполосная рубрика «Само-державие», поставленная мною к данной статье, фиксирует, конечно же, не монархический, а, можно сказать, собственно онтологический аспект нынешней и имеющей тенденцию к будущности проблемы бесхребетности России: сами ли мы, нынешние народы России, будем держать эту территорию, а следовательно и власть на ней? Или недорешённые нами тактические и оперативные вопросы станут решать другие люди, говорящие на другом языке и иначе выглядящие?

Надежды, впрочем, робкие, некоторых интеллектуалов, считающих, что можно будет и через пятьдесят, и через сто лет обеспечить властвование русской по крови и языку элиты над каким-то (но каким численно?) населением, живущим на данной территории, посредством чего само государство с названием Россия сохранится, по-моему, безосновательны. Витальная сила не может проявиться в интеллекте, угаснув телесно.

Умножение населения возможно только двумя способами (если отбросить пока ещё фантазии о клонировании человека), а именно – увеличением числа рождений и иммиграцией. Никаких дополнительных интеллектуальных поисков здесь вести не нужно. Интеллект, помноженный на политическую и физическую волю, нужно применить для выработки революционной во всех смыслах и детально проработанной стратегии умножения населения, ибо нам нужно не просто не допустить уменьшения числа граждан России до 100 миллионов к 2050 году, даже не сохранить нынешнюю численность населения, а, как минимум, увеличить ее до 200 миллионов, а лучше – удвоить.

Достичь этого без революционных решений невозможно.

К сожалению, от наших демографов я не слышу никаких конкретных радикальных предложений на сей счет – только паллиативы, позволяющие лишь притормозить процесс вымирания страны.

Поэтому решусь высказаться на сей счет в предельно откровенной, возможно – шокирующее откровенной форме.

Начну, однако, с самого простого и банального – с иммиграционной политики.

Конечно же, её нужно поменять в корне, подчинив цели массового притока в Россию, особенно в Сибирь и на Дальний Восток, за ближайшие 10 лет не менее чем 10 миллионов русских, татар, украинцев, белорусов, армян, евреев не только из стран постсоветского пространства, но и из дальнего зарубежья.

Для этих категорий не должно быть вообще никаких ограничений, кроме самых естественных проверок на отсутствие криминального прошлого (и то по ограниченному списку состава преступлений) и подписания простого документа на лояльность Российскому государству.

Не выходцы из бывшего СССР, не славяне и лица, не знающие русский язык, должны иметь возможность приехать на постоянное жительство в Россию с перспективой дальнейшего получения гражданства по ежегодно определяемым квотам для каждой страны происхождения.

Обязательное условие приезда – поселение в определенном государством регионе, но с предоставлением участка земли, жилья или средств на его строительство, места работы или кредита, необходимого для начала собственного дела, и т.п.

Всё это слишком очевидно, чтобы продолжать.

При этом, естественно, надо учесть, что и оголять полностью от русских и русскоговорящих страны постсоветского пространства не в интересах России. Поэтому масштабная иммиграционная стратегически выверенная политика должна сочетаться с политикой обширнейшей поддержки соотечественников, особенно старших возрастов, за рубежом.

Второе направление стратегии умножения народа связано не со стимулированием иммиграции в Россию, а с расширением самой страны, о чем подробнее я скажу ниже.

Наконец, стимулирование рождаемости, центральной стержень новой демографической политики.

Если описанная мною иммиграционная политика не нова и многократно реализовывалась другими странами, в первую очередь США, Израилем, некоторыми странами, входящими в Евросоюз, то российская политика повышения (точнее – взрывного повышения) рождаемости должна быть действительно революционной, выходящей за рамки стереотипов современной либеральной евроатлантической цивилизации.

Прежде всего, необходимо обеспечить жизнь и здоровье каждого зачатого и родившегося ребенка, а потому, как ни цинично это выглядит, нужно переориентировать вообще всю социальную политику с геронтологической стратегии на ювенальную. То есть деньги и силы надо вкладывать в первую очередь не в стариков, а в детей.

Необходимо запретить все аборты, кроме тех, что должны быть сделаны по сугубо и единственно медицинским показаниям. При этом нужно максимально, вплоть до возврата к смертной казни, ужесточить наказания за любое умерщвление детей.

Естественно, надо обеспечить полное материальное обеспечение жизни и развития детей, живущих в семьях с одним родителем, в бедных семьях, детей, вообще не имеющих родителей. Необходимо полностью снять материальный барьер как препятствие для появления ребенка.

Думаю, что и этого будет недостаточно, а потому нужно решиться на совершенно революционный шаг и либо официально ввести многоженство для всех граждан России и лиц, находящихся в России на постоянном жительстве, либо (проявив определенную хитрость) фактически снять все препятствия для многоженства, обеспечив соответствующую моральную и, если надо, материальную поддержку детям, рожденным в таких браках, для чего необходимо радикально скорректировать образовательную, собственно педагогическую и, естественно, религиозную политику. (Здесь зафиксирую, что публично первым это предложил Владимир Жириновский, вообще часто, но не всегда, говорящий очень правильные вещи, хотя и в скандальной форме.)

Институт классического (традиционного) моногамного брака всё равно в рамках евроатлантической цивилизации рушится. Причем рушит его наименее естественное проявление интимных связей людей – стремительно легализующиеся на Западе и абсурдные по сути своей однополые «браки». Нам необходимо пойти в прямо противоположном направлении, во-первых, физиологически естественном для людей как биологического вида; во-вторых, наблюдавшемся в истории человеческого рода; в-третьих, юридически существующем в некоторых странах и сегодня; в-четвертых, фактически существующем в рамках современной евроатлантической цивилизации в двух видах – как несколько браков, последовательно заключаемых, и как юридически не оформленное сосуществование двух семей, объединенных одним супругом – отцом.

Скорее всего, человечество и так идёт к этому (культурно соответствующие табу уже сняты массовой культурой и современной рекламой, полностью эротизированными). Тот, кто первым сделает этот шаг осознанно, выиграет многократно – как всякий, кто открыл и первым успел воспользоваться не известным другим, но перспективным ноу-хау.

Тема эта, конечно, деликатная и требует отдельного разговора, который сейчас развивать я не буду. Но вполне очевидно, что иными способами предотвратить умирание русской (шире – российской) нации нам просто не удастся. Но ведь смирившись с этим, отказавшись снять явно угнетающие нас даже не цивилизационные, а лишь моральные, религиозные и юридические табу, мы поступим противоестественно в самом прямом и точном смысле этого слова, ибо биологическая цель всякого живого организма или сообщества организмов (рода, племени, народа, нации) – плодиться и размножаться, а не умирать.

Новая демографическая политика автоматически и совершенно логично выстраивает всю систему политических, экономических, юридических и социальных решений. Приведу лишь несколько примеров.

Становится ясно, на что нужно тратить Стабилизационный фонд – не на поддержку пенсионеров, а на поддержку детей. Очевидно, как нужно использовать природную ренту – не вообще на что-то, а на пополнение накопительных счетов на каждого рожденного в стране ребенка. Социальная ответственность бизнеса наполняется вполне конкретным и уж точно не исключительно меценатским содержанием.

Реформы образования, социального обеспечения (ювенального), здравоохранения, жилищная реформа обретают одновременно и внутренний смысл, и внутреннюю логику.

Ясно, что государству необходимо иметь большой запас хороших земель для передачи их иммигрантам. Большой резерв жилищного фонда – для передачи ставшим совершеннолетними (кстати, возраст вступления в брак нужно снизить) детей, чьи родители не могут обеспечить им нормальное жилье за счёт своих средств.

Борьба с наркоманией приобретает важность, сопоставимую с поддержкой должной обороноспособности страны. Наркобизнес, напротив, превращается в абсолютное зло, требующее таких же методов уничтожения, как и несанкционированное производство и распространение ядерного оружия.

В данном аспекте отличную службу могла бы сослужить и, казалось бы, чисто политическая система фактического назначения губернаторов. Если только президент станет оценивать их деятельность не по уровню инфляции, объему инвестиций, отсутствию забастовок и росту доходов населения в данном регионе, а, в первую голову, по главным критериям – росту населения региона, росту продолжительности жизни этого населения, росту числа детей и уровню их здоровья, миграционной привлекательности региона.

Избранные ответы на избранные угрозы

Сказав о главном, в заключение коснусь, причем весьма бегло, некоторых других пунктов из предъявленного списка в 55 угроз и вызовов для России. Для того, чтобы обозначить наиболее эффективные, на мой взгляд, способы противостояния этим угрозам, способы, которые непременно должны быть публично заявлены в национальной стратегии России на ближайшие 40–50 лет, разработка каковой есть прямая обязанность нынешнего президента России в её сегодняшнем положении.

Угроза стихийного распада страны (2) или насильственного отторжения отдельных ее территорий (3) должны преодолеваться в первую очередь восстановлением Большой России как либо единого, либо конфедеративного государства (Российского Союза), включающего (на абсолютно добровольной основе, разумеется) ряд стран, ранее входивших в состав СССР.

Деградацию русского языка (18) и капитуляцию отечественной культуры перед массовой американской культурой (19) нельзя приостановить без ряда запретительных мер и квотирования поступления на отечественный рынок зарубежной культурной продукции, что вполне решительно делают некоторые зарубежные страны. Никакого отношения к возрождению института цензуры это не имеет.

Еще более жёсткие, теперь уже прямо цензурные меры должны поставить заслон фактической пропаганде преступного образа жизни (20), ведущейся практически всеми телеканалами и массовой культурой, а также многими печатными СМИ.

Существование рубля как неполноценной валюты (26). Я не экономист, чтобы давать тут советы, но очевидно, что одним из основных показателей реальной независимости (суверенности) государства или союза государств все больше и больше становится именно наличие не фиктивной, а полновесной национальной (союзной) валюты. Можно прямо утверждать, что если через 5–10 лет мы не будем иметь рубль как одну из мировых валют (или устойчивую тенденцию к этому), России как самодержавного государства скоро не будет.

Неестественные очертания нынешних границ России (30); разделённость русской нации (32); отсутствие собственной международной иерархии и неопределённость стратегических союзников (33); экспансия Евросоюза (41) – уточняю, что это не угроза, а вызов; отсутствие ясной политики по отношению к непризнанным государствам на постсоветском пространстве (42) – ответы на все эти угрозы и вызовы сводятся к следующим пунктам, объединённым общей стратегий, которая должна быть провозглашена открыто и публично (тем более, что элементы её всё равно, по счастью и естественным образом, проявляются):

– воссоздание единого или союзного государства (государства нового типа – как Евросоюз) – Российского Союза (РС) как дружественно-конкурентного глобального субъекта в рамках трехсубъектной евроатлантической цивилизации (Евросоюз, США, Российский Союз);

– восстановление единства русской (российской) нации либо через создание Российского Союза; либо путем воссоединения с Российской Федерацией русских территорий, оставшихся в составе новых независимых государств; либо через стимулирование иммиграции жителей этих территорий в Россию; либо в совокупности этих мер;

– переход от модели СНГ к более жесткой, более консолидированной, но и более узкой модели РС;

– признание права Абхазии, Южной Осетии и Приднестровья на самостоятельное существование и готовность принять эти республики – при их законно и добровольно выраженном желании, либо в состав нынешней России, либо в состав Российского Союза;

– готовность выкупить территории этих республик у государств, под чьей формальной юрисдикцией они сейчас находятся.

В этом месте мне придется сделать несколько оговорок.

В первой части статьи я уже писал, что считаю невозможным для России стесняться ярлыка «неоимпериалистичности», хотя бы по той причине, что стратегию точно такого же «неоимпериализма» (мирными средствами и на основе добровольности) проводит, например, Евросоюз. А США реализуют и вовсе не неоимпериалистическую, а классическую империалистическую политику.

Россия, в отличие, кстати, от многих других стран, имеет полное право на то, чтобы не руководствоваться нормой нерушимости границ. Ибо, во-первых, этот принцип был нарушен применительно к ней самой, когда она, существовавшая сначала в виде Российской империи, а затем Советского Союза, распалась в 1991 году. Ибо, во-вторых, Россия не препятствовала выходу бывших союзных республик из своего состава (из состава Советского Союза, или Большой России). Ибо, в-третьих, за весь прошедший период Россия не пыталась насильственным путем воссоединиться с какими-либо своими бывшими частями и не намерена делать это впредь. Ибо, в-четвертых, история человечества, включая современную историю, есть история рождений, соединений, распадов, и даже исчезновений, наконец объединений и воссоединений различных государств, и никакие запретительные нормы не могут эти процессы остановить. Так как это является насилием, причем бесперспективным, над естественным ходом истории.

Ненезависимость и коррумпированность судов (37) – очень важная и очень специфическая угроза, один из способов быстрого снятия которой состоит в массовом привлечении русскоговорящих выходцев из дальнего зарубежья, обладающих соответствующей квалификацией и принятых в российское гражданство, к исполнению судейских обязанностей.

Доминирование командно-административных методов управления над демократическими (40). Один из наиболее эффективных методов снятия этой проблемы – введение принципа обязательной ротации всех высших государственных чиновников в пределах оговоренных законом сроков (например, не более 5 лет пребывания в любой должности, кроме должностей, занимаемых в порядке установленных законом избирательных процедур). Другой эффективный метод – постепенное наращивание принципа выборности должностных лиц – начиная с местного самоуправления, и пошаговое (с интервалом в десять лет) вытеснение снизу вверх назначений выборами. Естественно, что выборность федерального парламента и федерального президента должны оставаться в нетронутом виде (при целесообразности увеличения числа легислатур одного лица в качестве президента до трех сроков).

Несоответствие Конституции 1993 года политическим и иным реалиям России (53) – публичное растабуирование президентом темы возможности разработки и вынесения на референдум нового текста Конституции, но лишь в рамках официально провозглашенного и демократически одобренного нового стратегического курса России во всех его, а не только в формально-конституционных составляющих.

Завершу эту статью замечанием, касающимся и несовершенства нынешней Конституции, но впрямую относящегося к угрозе, обозначенной номером 11, а именно: продолжение холодной гражданской войны между квазибелыми и квазикрасными. Ответ на этот вызов, а точнее – на давно уже действующую угрозу состоит в создании текста Общественного договора для России, в пакете с которым только и может разрабатываться новая Конституция. Кстати, такой Общественный договор станет ответом и еще на целый ряд угроз и вызовов (2, 7, 10, 12, 14, 15, 16, 19, 21, 22, 23, 24, 25, 29 и т.д.).

Общественная палата, если таковая реально будет создана, должна бы заниматься не контролем неизвестно над кем (чего она не сможет эффективно делать, не имея на то конституционных, то есть законных полномочий), а как раз разработкой этого Общественного договора, который концептуально и должен снять проблему бесхребетности России, одновременно юридически сформировав хребет нашей страны в новом тексте Конституции. Сняв тем самым проблему будущего Государства Российского и сделав это будущее реальностью.