Rambler's Top100

ИНТЕЛРОС

Интеллектуальная Россия

INTELROS.RU

Intellectual Russia


ДЕНИС ДРАГУНСКИЙ

 

 

СОСТОЯНИЕ КРОССМОДЕРНА

 

 

Рассказывают, что несколько лет назад в одну из международных организаций пришло письмо от некоего племени. В их стране долгое время правил диктатор, запрещавший все на свете. В том числе он запретил каннибальские ритуалы. Но вот диктатура свергнута, к власти пришел демократический режим, но в жизни каннибалов ничего не изменилось. И теперь они, апеллируя к ценностям культурного разнообразия человечества и культурного своеобразия каждого народа, жалуются в международные инстанции и просят разрешить им ритуальный каннибализм. Указывая, что данная акция носит чисто религиозный характер, составляет ядро этнической идентичности, а главное, совершается с согласия поедаемого лица.

 

ПРОГРЕСС – НЕ ПОВОД ДЛЯ ЕДИНСТВА

Вероятнее всего, история с каннибалами – шутка. Но она весьма точно отражает главный, на мой взгляд, парадокс глобальной модернизации.

Этот парадокс состоит в следующем: Головокружительные технологические прорывы, высокий уровень гуманитарного сознания и огромные возможности коммуникации отнюдь не гарантируют всеобщего материального и морального прогресса, а также взаимопонимания культур и отдельных людей. Напротив, указанные моменты делают еще более рельефными отсталость, аморализм, политическую реакцию и невозможность договориться, порой по самым простым вещам (ходить ли в школу в платке; считать ли наркотик лекарством, или лекарство – наркотиком; изолировать в психиатрической клинике или оставлять на свободе человека в неопрятной одежде и с блуждающим взором).

Пожалуй, единственным моментом, по которому существует всеобщее всемирное согласие, является представление об изменении (и даже развитии) окружающей нас действительности. Всегда и везде люди появляются на свет, вырастают, производят себе подобных, дряхлеют и умирают, но на смену им приходит новое поколение. Довольно часто можно утверждать, что жизненная ситуация улучшается в простых и очевидных параметрах: повышение урожайности зерновых и плодовитости скота; развитие здравоохранения, продлевающее жизнь; прогресс технологий, ведущий к облегчению бытовых тягот; наконец, увеличение количества правоспособных граждан и расширение сферы личной свободы. (Хотя всегда находятся люди, считающие медицинское вмешательство посягательством на божью волю, телевизор – соблазном дьявола, а всеобщность прав человека – обманом). Итак, существует своего рода базовый – он же наивный – историзм-прогрессизм как результат наблюдений над повседневной жизнью в ее элементарных проявлениях. Но погодим радоваться. Это не фундамент будущего единства мировой цивилизации. Это лишь формальная оболочка, заключающая в себе удивительное разнообразие ценностей и политик.

Дело не только в упомянутых диссидентах прогресса, они же апологеты реакции. Вопрос гораздо серьезнее. Само по себе согласие по поводу развития не дает никаких оснований полагать, что развитие идет в одном направлении. Гераклитово «все течет» вряд ли можно наполнить единым содержанием, определить единый вектор мирового развития. Как говорилось встарь, от дикости к варварству, от варварства к цивилизации, которая также развивается от хорошего к еще лучшему. От бодрого и строгого модерна к веселому и игривому постмодерну, а далее к трансмодерну, то есть к попытке интегрировать мировое разнообразие в нечто единое.

Напротив, некоторые наблюдения позволяют судить об обратном. Кажется, что мир переживает состояние «кроссмодерна», то есть разнонаправленности, несогласованности, изолированности и даже содержательной противоположности векторов развития. Эта проблема достаточно сложна и разнообразна. Остановимся на нескольких сюжетах.

 

ТОТАЛИТАРИЗМ И ГРАМОТНОСТЬ

В начале 90-х в мире произошли два события, равно значительных для судеб мировой цивилизации. Рухнула тоталитарная империя СССР, и произошла замена операционной системы DOS на систему Windows. Еще в 94 году я встречал в России энтузиастов Word 4.0 for DOS, или похожей отечественной программы Lexicon. Но через 2 – 3 года это уже стало физически невозможно (см. далее, о технологическом принуждении).

Система DOS управлялась вербальными сигналами: пользователь печатал команды. От человека за компьютером требовалась, помимо прочего, стандартная школьная грамотность, умение писать без ошибок. Система Windows считается “ user friendly”, дружественной для пользователя: она коммуницирует с ним с помощью «иконок» (пиктограмм). То есть как бы жестами, знаками, картинками. Тем самым обыкновенная и дотоле обязательная грамотность была отчасти девальвирована. Кстати, сейчас среди активных пользователей интернета очень много темных людей. В смысле элементарной образованности (достаточно увидеть их письма, подчас чудовищно безграмотные), в смысле политических ценностей (преобладают погромные настроения), и в смысле интересов (по разным оценкам от 70 до 80 % визитов приходится на порно-сайты и подобные, мягко говоря, бесхитростные развлечения).

Какое это имеет отношение к краху советского тоталитаризма? Прежде всего, тоталитаризм не следует путать с деспотизмом. В мире немало жестоких деспотических режимов; тоталитарных – считанные единицы. Тоталитаризм – это не только репрессии, это мощная безальтернативная система социальных сервисов – от детских яслей до домов престарелых, от университетов до курсов фотолюбителей; распределение жилья, путевок в дома отдыха, дефицитных товаров и т.п. Главное место в этой системе по понятным причинам занимала бесплатная государственная школа с ее достаточно высоким образовательным стандартом. Образование было обязательством перед отчизной и (в отсутствие свободной экономики и реальной политической жизни) незаменимым инструментом социального продвижения. Кстати, профессиональный рост также рассматривался как гражданский долг.

Гонка за советской образованностью реализовалась в американской программе “ Merit” (по всей стране отбирались одаренные дети для интенсивного обучения; был брошен лозунг: «будем учить математику, или придется учить русский язык!»). После того, как советская тоталитарная сверхдержава рухнула, отсутствие этой угрозы отразилось в западной ментальности. Появилась т.н. «политкорректность», а в массовой школе – приоритет самооценки ученика как личности над уровнем его знаний. Нет слов, высокая самооценка – великое дело. Но знание тоже – не фунт дыма. Вряд ли стоит менять одно на другое, надо бы их как-то приспособить друг к другу. История, однако, нас не спрашивает.

Свобода от тоталитарного принуждения учиться обернулась свободой от всеобщей ценности образования. Образованность из долга стала личным выбором. Но далеко не все выбирают знание. Тем более что заработать или выдвинуться в обществе можно тысячами разных способов, минуя студенческую и даже школьную скамью.

Кроссмодерн – это разрыв между чрезвычайной технологической сложностью продукта и низким интеллектуальным уровнем его потребителя. Возникает обратное соотношение – чем сложнее техника, тем проще и веселей картинки, позволяющие с ней работать. Технология как таковая стала эзотерическим знанием, которое разрабатывается яйцеголовыми умниками в лабораториях и преподается в элитарных университетах. А на уровне профанов дело ограничивается инструкциями, своего рода симптоматическими справочниками. Даже мастер по ремонту сложной техники не обязан знать, как, собственно, действует то или иное устройство. Иногда он не знает, в чем разница между двигателем внутреннего сгорания и электромотором. У него есть инструкция: «если не работает то-то, проверь соединение желтого провода; если не помогает, зови старшего». Старшему дозволено вскрыть запломбированную крышку и проверить, не выскочила ли из гнезда красная клемма. Если и клемму поставили на место, но это все равно не помогло, то изделие отправляют на фирму-изготовитель. Все это напоминает старозаветные фельдшерские навыки: лекарство «от головы» или «от живота». На смену культуре знания приходит культура инструкции.

 

ТЕХНОЛОГИЧЕСКОЕ ПРИНУЖДЕНИЕ

Ускорение технического развития нарастало постоянно, однако до последнего времени оно позволяло сохранить некую преемственность в потреблении технических услуг. Смена поколений различных устройств, предназначенных для массового потребителя, была достаточно плавной. Сейчас разрывы между поколениями техники стали поистине драматичными и тотальными. Невозможно, скажем, составить хорошую домашнюю фонотеку. Виниловые пластинки, пленки на бобинах, кассеты, компактные диски, миниатюрные диски, микрофиши с памятью сменяют друг друга с ужасающей быстротой.

И вот что особенно интересно. Раньше можно было переписать пленку, скажем, с винила на бобину или с бобины на кассету, не обладая специальной аппаратурой – просто соединив «выход» и «вход» устройств. И это, что характерно, было предусмотрено изготовителем. А нет – так еще проще: поставив микрофон перед громкоговорителем. Теперь все значительно усложнилось. Чтобы произвести подобное действие, необходимы специальные устройства и особые навыки. Так что проще пойти в магазин и купить ту же самую музыку, но на современном носителе. Который довольно скоро устареет, причем безнадежно.

Новое поколение изделий делает непригодным (несовместимым) прежнее поколение. Новый сотовый телефон требует новой программы, а она совместима только с новейшей операционной системой, каковую можно установить только на новейший компьютер.

Тут вспоминается юмористический рассказ начала ХХ века: женщина покупает модную шляпку, к шляпке нужны перчатки, к ним новое платье, к платью – новый экипаж, к экипажу – новый дом, ну, а к новому дому требуется совершенно новый муж. Большинство людей, разумеется, где-то останавливается на пути бесконечного следования за технологическими новинками. Разрывы – и это существенная характеристика кроссмодерна – возникают не только между странами, регионами, социальными стратами – но и между отдельными лицами, которые различаются только тем, что они по-разному определяют свою позицию в потоке бытовых (прежде всего коммуникационных) новаций.

Прежнее «престижное потребление» основывалось на моде, то есть на социальном давлении. Теперь давление стало технологическим. Быть «устаревшим» не значит, как прежде, быть «немодным чудаком», что в принципе могло оцениваться позитивно. Другие нынче времена. Устаревший компьютер отсекает человека как раз от тех каналов коммуникации, куда перемещается наибольшая интенсивность информационных обменов. Всемирная сеть – в силу технологической гонки – оказалась коряво сплетенной и отчасти дырявой, в ней встречаются несовместимые узлы и изолированные зоны.

В этих зонах угнездились не только отсеченные от модернизации регионы Юга, не только безнадежные трущобы латиноамериканских мегаполисов, но и так называемый «евро-трэш» - европейские человеческие отбросы, столь пристально и даже трогательно описанные Уильямом Берроузом и Ирвином Уэлшем. Наркоманы, бездельники, извращенцы, перекати-поле, паразиты благотворительных организаций, мелкий неорганизованный криминал и подобные многочисленные обитатели «плохих кварталов» европейских городов и Нью-Йорка. Среди них есть люди образованные, думающие, даже художественно одаренные – но избравшие себе такой вот путь.

 

СБРАСЫВАЯ ПЛАТОНОВСКИЙ ХИТОН

Когда мы говорим о разнице между традиционным и модернизированным обществами, мы выстраиваем ряд противопоставлений: клерикализм – секулярность, традиция – инновация, мистика – рациональность, божественное право – демократия, община – личность, и тому подобное… Но мы забываем самое главное. Речь идет не о традиции и инновации, общине и личности «самих по себе», а о преимущественной ценности того или другого. Обеспечить это преимущество может лишь государство в полноте своих инструктивных и контрольных функций. То есть государство платоновского типа, где существует четкая граница между мудрыми властителями и послушно кивающими подвластными.

Кроссмодерн – это финал платонизма в политике и шире – в построении мировоззренческой рамки. Идея и Образ, Истинное и Ложное, Единое и Многое, Гармония и Хаос, Государство и Гражданин, Свобода и Рабство, Долг и Своеволие – эти концепты, правившие европейской мыслью два с половиной тысячелетия, казались вечными. Но сегодня они уже не работают, или работают плохо.

Прежде всего уходит проектность, идея-схема, гармонизирующая жизнь граждан, приводящая ее в соответствие с миром идей. У Платона, начиная с «Критона» и кончая «Законами», мы видим ценностную апологию и технологическую разработку некоего Большого Государственного Проекта, который и есть гипостазированная Идея. Этот проект подразумевает две важнейшие для политического платонизма вещи. Во-первых, самоценность государства. Во-вторых, знак равенства между политической и интеллектуально-моральной элитой. Руководители государства по определению умнее и нравственнее подданных.

ХХ век показал принципиальную непригодность Большого Проекта как политического инструмента. С поразительной прозорливостью об этом написал Василий Розанов в 1906 году в статье «Ослабнувший фетиш». Розанов говорил о монархической идее, но понимать проблему можно шире, как проблему святости государства и его воплощения в фигуре лидера. Великий фетиш (идол, тотем) рушится – прошли времена нерассуждающей веры. И уж совсем нелепо выглядят попытки придать шаткому идолу власти легитимность путем народного волеизъявления – нынешнего или сделанного в старину. Розанов пишет: «Славянофилы, твердившие, что Михаил Феодорович “избран народом”… забыли, что в этом “гласе народа” уже ничего вековечного нет, ибо если мужики в 1613 г. сказали что то, то что это значит для меня, живущего в 1906 г.? Я сам “мужик” и говорю совсем другое». Удивительное сходство со спорами двадцатилетней давности о «социалистическом выборе», который сделал наш народ в 1917 году, и поэтому мы сейчас должны... А почему, собственно, должны? И зачем спорить? Время было другое, и народ был другой.

«Тысячелетний рейх» просуществовал всего 12 лет. А сколько было глобальных планов! Сколько решено было построить новых городов, стен и башен, как подробно детализировались отношения владык с новыми рабами, вплоть до предписания каждому из представителей покоренных народов непременно, хоть раз в жизни, посетить с экскурсией Берлин и ошалеть от величия столичных монументов!

О «коммунизме в 1980 году» забыли через несколько лет после 1961 года, когда была провозглашена эта великая цель. Совсем, напрочь про него забыли в 1968 г., поскольку события в Чехословакии вычистили все хрущевские мечтания из сознания народа, его властителей и, главное, из коллективной души массовой советской интеллигенции. Но и раньше, уже в середине шестидесятых, партийные органы настоятельно просили агитаторов и пропагандистов не ссылаться на Программу КПСС 1961 года, особенно на картинки светлого будущего. А картинки были замечательные – бесплатный проезд, например, бесплатный хлеб, бесплатный отдых на курорте, и все это уже к 1970 году.

Неужели нужны другие примеры, другие доказательства негодности Больших Проектов? В частности, доказательства высокого ума тех, кто строил эти планы. А также доказательства нравственной силы тех, кто все прекрасно понимал, но кивал, поддерживал и одобрял.

Предположим (и это не такая уж фантазия), что в обозримом будущем число жертв гражданско-партизанской войны в Ираке превысит число жертв саддамовского режима. Правомерен ли будет вопрос: быть может, Саддам был меньшим злом для иракского народа? Если мерить добро и зло единственным надежным критерием – человеческой жизнью?

Большие Проекты – к которым, безусловно, относится и проект демократизации Ближнего Востока – всегда адресуются к неким высоким ценностям, будь это свет Христовой истины, пространство для арийской расы, «жизнь единым человечьим общежитьем» или права человека в версии 1948 года. Миссионерские религиозные проекты – это уже седая старина. Об арийской расе после Нюрнберга говорить неприлично. Земшарная Республика не состоялась. Сейчас разговор идет о всеобщности права, о политической, экономической и религиозной свободе. Одним словом, о ценностях демократии.

Value- based policy (политика, основанная на ценностях, мотивированная ценностями) сейчас выступает как противовес пресловутой Realpolitik, циничному политическому реализму. Но мне кажется, что «оба хуже». Потому что обе политики – и «реальная», и «ценностно-мотивированная» – в конечном счете нацелены на то, чтобы одна сторона (страна или блок стран, система светских ценностей или религия) одержала верх над другой. Победила, заставила жить по своим правилам. Но в условиях глобальной разнонаправленной модернизации это вряд ли возможно. Кстати, действия террористов – яркий пример ценностно-мотивированной политики. Правда, ценности здесь – с обратным знаком. Зато реалистичности нет ни грана.

Нынешняя драма мировой политики состоит в том, что идеи, ценности, проекты и даже политические практики, разработанные для столь узкого и специфического сообщества, как классический античный полис (пусть даже с поправками касательно рабов и мигрантов), продолжают навязываться глобальному сообществу. Евроатлантические наследники Платона со странным, хотя исторически понятным упорством пытаются загнать более шести миллиардов людей на афинскую «агору», площадь для народных собраний.

При том, что эти люди принадлежат к сотням или даже тысячам групп (кто считал? как посчитать?), чьи ценности и навыки несовместимы ни друг с другом, ни, тем более, с идеями и практикой либерализма. С его духом рациональности, законопослушания, прозрачности, умеренности, честной состязательности и оправданного неравенства.

 

ДЫНЯ ИЛИ ПАТИССОН?

Издавна казалось, что тело мирового развития похоже на дыню. Сначала была гомогенная в своей примитивности первобытная орда (черенок дыни). Потом цивилизации расходились в своем развитии, но, с ростом международных связей и успехов либерализма, они снова стали сходиться, стремясь к той же гомогенности, но уже на новом политическом, технологическом, моральном уровне (верхушка дыни).

Цивилизации и вправду расходились, но не образовывали благородную дынную форму эллипсоида. Стремление к единой верхушке – это скорее благое пожелание, чем реальность.

Мировое сообщество оказалось мировым симбиозом, совместным существованием удивительно разнообразных вещей – больших и малых, реальных и воображаемых. Но между симбиозом и сообществом есть существенная разница. Экологические метафоры всегда рискованны и немного обидны. Однако придется унять гордость. То, что экоценоз (в масштабе планеты или лесного болотца) существует как единое целое – несомненно. Но несомненно и то, что грибы и рыбы вряд ли могут выработать согласованную концепцию развития упомянутого болотца.

Точно так же, я убежден, обстоит дело с людьми. С этой бурлящей смесью – богатыми и бедными, образованными и темными, городскими и деревенскими, католиками и иудеями, мусульманами и индусами, курдами и турками, туарегами и японцами, мистиками и рационалистами, бюргерами и маргиналами, трезвенниками и алкоголиками, пуританами и развратниками, «нормальными» и «душевнобольными», гетеросексуалами и гомосексуалистами, консерваторами и либералами, патриотами и космополитами, стариками и молодыми, и так далее, и тому подобное… Не забыть бы одинокое племя каннибалов, упомянутое в самом начале этих заметок. Впрочем, не такие уж они одинокие, эти каннибалы. Не так давно обнаружилось, что в интернете можно найти объявления как людоедов, так и желающих быть съеденными. На совершенно добровольной основе.

Итак, представим себе некое тело, форма которого определена несколькими векторами – разнонаправленными, движущимися из разных исходных точек и с разными скоростями. Иногда эти потоки пересекаются, в результате пересечения их траектория и скорость может несколько измениться, один поток может захватить куски другого (подобно тому, как одна комета может захватить мелкие частицы другой кометы). Если применить овощную метафору, то перед нами патиссон, с выступающими в разные стороны буграми – тенденциями развития.

Вот так можно попытаться визуально представить себе современное состояние мирового симбиоза. Это «тело симбиоза» можно нарезать на слои, изготовить демонстрационные срезы. Резать можно в разных направлениях. Получаются разные исторические виды, коллажи и мозаики. Например, Европа от Атлантики до Урала и далее до Душанбе и Сахалина, афроцентрическая модель истории, многополярный мир, монополярный мир, победа мировой исламской революции и т.п. Каждый историко-политический образ имеет право на существование – надлежит лишь помнить, что мы сами его изготовили, разрезав глобальный патиссон в нужном месте.

 

ЭРА ПРОТАГОРА

Документальный фильм Гуалтиеро Якопетти « Mondo Cane» («Собачий мир», иногда переводится как «Собачья жизнь») в 1962 году шокировал кинематографическую (и не только) общественность цинично-откровенным изображением изнанки человеческого бытия. Даже был придуман специальный термин – « shockumentary», вместо привычного « documentary». Сейчас эта лента смотрится как не слишком радикальная критика отдельных перегибов капитализма.

Но финал картины и сегодня потрясает до глубины души. Представьте себе остров в Тихом океане. На поляне стоит самолет, в натуральную величину сплетенный из веток и украшенный цветами. Вокруг с факелами в руках сидят туземцы и глядят в небо. Дело в том, что во время войны, в 1945 году, на этот остров случайно сел самолет союзнической авиации. Летчики подарили туземцам шоколад, сгущенку и тушенку, и улетели. Туземцы же сочли это визитом доброго бога-кормильца в образе птицы. И вот они уже лет пятнадцать ждут, когда он прилетит снова. Они сплели из веток его подобие: это приманка? Или идол? Солнце опускается в океан. Плетеный самолет, как птица-надежда, ажурно сквозит на фоне огненного круга. Наступает темнота. Факелы и костры становятся ярче, освещая исхудавшие лица людей, верящих во второе пришествие продуктовых наборов.

Глупо убеждать этих людей в том, что самолет не есть бог, что шоколадки с неба не падают, а путь к благосостоянию лежит через напряженный труд и честную конкуренцию. Еще большая глупость, граничащая с преступлением против человечности – заставлять этих людей жить в мире смыслов и ценностей, которые им чужды.

Значит ли это, что векторы развития будут разбегаться все дальше? Что благополучие и нищета, образованность и темнота, рациональность и мистика, гуманизм и жестокость так и будут сосуществовать? Вроде бы вместе, но на деле – просто рядом, а уж близко или далеко, разница невелика. Просто жить на одной планете, как грибы и рыбы, как суданские пастухи и московские проститутки? Что разрывы по всем направлениям будут увеличиваться, а объединять мир будут веселые картинки на экранах компьютеров?

Надо надеяться, что это не так. Ежедневно, а то и ежеминутно великое множество людей переопределяет свою личную судьбу. Кто-то переезжает из Африки в Европу, кто-то – из Европы в Центральную Азию. Кто-то бежит от гражданской войны и голода, кто-то приезжает из благополучных стран в разоренные помогать голодным и бездомным. Кто-то вступает в регулярную армию, кто-то – убегает к партизанам. Люди меняют профессии, верования, политические убеждения, друзей и врагов – и этот бесконечный калейдоскоп поступков, выборов, решений (всякий раз сугубо личных!) в конечном итоге и формирует (лучше сказать – сформирует со временем) весьма обобщенный вектор мирового развития. Остается надеяться, что мерой этого вектора останется человек, а не идея. Тем более – не идея Государства с большой-пребольшой буквы, в тени которой с трудом различимы отдельные люди.

«Человек есть мера всех вещей: существующих – в том, что они есть, а несуществующих в том, что их нет» - говорил знаменитый софист Протагор из Абдеры. Проще говоря, существует то, что я вижу, ощущаю, хочу, делаю. Остальное – от лукавого. Остальное – выспренние словеса власти.

Наверное, сегодня наступает эра Протагора, хотя Платон считал его обманщиком и всячески разоблачал в своих сочинениях. Но Платон сам обманул нас, поманив «идеальным государством».

 

 

Статья опубликована в журнале «Космополис», № 4 (10) 2004 г.
Текст размещен на сайте с согласия автора.