назад к оглавлению

Александр Зиновьев

Будущее

Проблема будущего. О будущем люди думали и говорили испокон веков. Однако думать и говорить о будущем социальном строе челове­ческих объединений люди начали сравнительно недавно. Первыми мыс­лями такого рода, оставившими заметный след в истории, были «Уто­пия» Томаса Мора и «Государство Солнца» Томазо Кампанеллы. Историческое расстояние между ними было сто лет, если не больше. А мы пишем их рядом, через запятую, как будто никакого времени не прохо­дило! Следующий шаг в этом направлении сделали домарксовские соци­алисты и коммунисты Сен-Симон, Фурье, Оуэн и другие. И опять на этот шаг ушло не одно столетие! И самый значительный шаг связан с именем Маркса, который стал родоначальником самой грандиозной идеологии социального будущего человечества. Более чем на столетие эта идеология овладела умами и чувствами многих миллионов людей, оказав огромное влияние на социальную эволюцию Запада и всего чело­вечества. Марксистское учение о будущем (для того времени) «полном коммунизме» стало важнейшей частью государственной идеологии коммунистических стран. Его называли «научным коммунизмом», хотя научного в нем не было ни единого слова, во всяком случае — ничуть не больше, чем в сочинениях Мора, Кампанеллы и социалистов-утопистов.

Марксистское учение о коммунистическом обществе было вырабо­тано в условиях общества капиталистического, причем — как отрица­ние того, что марксизм усмотрел в капитализме. Оно строилось как не­что нормативное, т.е. по принципу, что там должно быть и чего не долж­но быть. В нем не должно быть эксплуататорских классов, отношений господства и подчинения, стихийности и анархии производства, безра­ботицы, экономических кризисов, государственных учреждений, денег, экономического и социального неравенства. Вместо этих зол должны наступить блага. Производительные силы в коммунистическом общест­ве получат неограниченные возможности для развития, целью произ­водства станет не получение прибыли путем эксплуатации наемного труда, а удовлетворение постоянно растущих потребностей трудящих­ся, наступит изобилие всех предметов потребления, на место отноше­ний классовой вражды придут отношения дружбы и взаимопомощи.

Марксизм, создавая картину будущего коммунизма, удивительным об­разом игнорировал обстоятельства, очевидные без всякой науки, уже на уровне здравого смысла, а именно — тот факт, что сложное общество из многих миллионов людей не может существовать без многоступенчатой иерархии социальных позиций, без отношений социального (а не эконо­мического) господства и подчинения, без сложной системы органов госу­дарственной власти, без экономического и социального неравенства, обусловленного иерархией социальных позиций и необходимостью уп­равления людьми и коллективами людей. В Советском Союзе осуществи­лось то, что считалось главным условием для коммунистического рая, а именно — была ликвидирована частная собственность на средства произ­водства, и были уничтожены эксплуататорские классы частных собственников. Но вместо того, что обещал марксизм, во всю мощь развернулись именно те факторы, которые марксизм игнорировал.

Учение о высшей стадии коммунизма (о полном коммунизме) обра­зует своего рода райскую часть коммунистической идеологии. Здесь рай спущен с небес на землю. И обещается он хотя и в неопределенном будущем, но все же не после смерти всех людей, а при жизни наших по­томков. Не Марксизм изобрел этот земной рай. Еще Томас Мор в своей «Утопии» описал общество всеобщего благоденствия, справедливости и счастья, в котором обобществляется имущество, отмирает государство с его атрибутами, чиновники становятся слугами народа, воцаряется подлинная свобода, всестороннее развитие получают все лучшие качества человека, все потребности людей удовлетворяются.

Возможно ли в реальности такое общество, какое рисует марксизм в качестве полного коммунизма, или нет? Категорический ответ на этот вопрос исключен. Кое-что из того, что он обещает, возможно, а кое-что невозможно никогда и нигде. Но в основном все зависит от истолкова­ния этих предсказаний, что есть прерогатива идеологии. Можно самые фантастические обещания истолковать так, что они наверняка сбудутся или уже сбылись. Например, идеология утверждает, что при коммуниз­ме исчезнут классовые различия между рабочими и крестьянами, а так­же «существенные» различия между городом и деревней. И это пред­сказание наверняка сбудется. Они уже не были существенными для со­ветского общества. Возьмем, далее, лозунг коммунизма «Каждому — по потребности». Если этот лозунг понимать буквально, то он никогда не осуществится хотя бы потому, что удовлетворенная потребность рож­дает новую (согласно самому Марксу), что потребности разнообразны, что желаемые ценности не одинаковы. Но если его понимать научно, т.е. социологически, то он реализуется всегда и во всяком обществе: не сам индивид по себе, а общество определяет, каковы его способности, и каковы должны быть его потребности согласно его положению в обще­стве. Советская идеология, осознав нелепость лозунга коммунизма в его марксовской безответственной формулировке, пошла именно по этому пути — по пути приближения идеологической сказки к реально­сти. Стали говорить о здоровых, разумных потребностях. А что это та­кое? И кто решает, что считать разумным, и что нет? Реализация комму­нистического принципа «по потребности» не исключает социальное и экономическое неравенство людей, также как и другие негативные яв­ления реального коммунизма.

Опыт коммунистических стран 20 века показал, что основные пред­сказания марксизма относительно будущего коммунистического общества (исчезновение классов, материальное и социальное равенство, от­мирание денег и государства и т.д.) не сбылись. Сбылось лишь «предска­зание» ликвидации частной собственности на средства производства. Но и то это «предсказывали» до Маркса. К тому же это было не пред­сказание в строгом смысле слова, а идеологический и затем политичес­кий лозунг практической деятельности, подобно тому, как призывы к ликвидации монархии были лозунгами буржуазных революций, а не предсказаниями.

После второй мировой войны на Западе возникла особая форма со­чинительства, получившая название науки о будущем (футурология). В большом количестве стали появляться романы и фильмы, посвященные будущему и относимые к категории научно-фантастических. Научного в них, как и в сочинениях футорологов, было еще меньше, чем в марк­систском учении о «полном коммунизме», над которым на Западе изде­вались с момента его появления. А основы фантастики оказались теми же, что и основы религиозного мракобесия прошлого, — искажение за­конов природы и правил логики. Характерной чертой футурологии яв­ляется полное пренебрежение к правилам логики и методологии науки, к объективным закономерностям социальных явлений и к свойствам конкретных человеческих объединений. Человечество бралось в ней как нечто социально однородное.

Полностью игнорировалась его социальная структура. Выделялись отдельные аспекты жизни людей или сенсационные научные открытия и технические изобретения, им давалась субъективная (тенденциозная) интерпретация, и будущее общество изображалось в таком виде, будто вся жизнь в нем крутится вокруг этого и будто ничего другого в нем нет. Предсказания касались частностей и второстепенных явлений. Предсказания же большого масштаба были заведомо вздорными или вообще бессмысленными. Преобладали методы идеологии, развлекательства и бизнеса. Специалисты по «научному коммунизму» делали упор на рост сознательности граждан и трудовой героизм, которые на самом деле эволюционировали в противоположном направлении. Футу­рологи делали упор на технологию. Вот что, например, предрекали одни из них. Производство и распределение жизненных благ будут осуще­ствляться устройствами, управляемыми компьютерами. Рабочие места не будут оплачиваться. Вместо этого гражданам будет гарантировано основное содержание (оклад). При этом каждый сможет заработать сверх этого гарантированного минимума, по своим потребностям. Все предсказания такого рода суть лишь перефразировка марксистских обещаний общества, в котором люди будут иметь жизненные блага по потребностям, причем — безденежно. Один футуролог предсказал, что к середине 21 века все обитатели планеты будут сыты и иметь бесплат­ное медицинское обслуживание. Если бы в восторженных отзывах на его книгу не сообщили, что он — один из богатейших людей Европы, то можно было бы подумать, что эту книгу сочинил какой-нибудь специа­лист по «научному коммунизму» еще в сталинские годы.

Предсказания футурологов охватывали все сферы бытия, начиная от кухонной утвари и приемов секса и кончая мировым обществом и об­щениями с инопланетянами. Причем, это делалось во всеоружии мощ­нейших средств сбора, обработки и распространения информации, ка­кие даже не снились примитивным жрецам «научного коммунизма» — марксистам. По сравнению с таким размахом идеологического оболванивания человечества усилия «научного коммунизма» выглядят как наивные плутни дилетантов.

Самой высокой вершиной премудрости, на которую поднялась фу­турология 20 века, было предсказание постиндустриального или ин­формационного общества. Описание этого общества по степени глупо­сти превзошло даже описание «полного коммунизма» в марксизме. В сочинение этой чепухи были вовлечены многие тысячи специалистов, считавшихся самыми выдающимися умами века. Их сочинения издава­лись в десятках миллионов экземпляров на всех более или менее значи­тельных языках планеты и пропагандировались во всю мощь средств массовой информации. Футурологи стремились предсказать нечто но­вое, еще не существовавшее в их время, а фактически «предсказывали» именно то, что уже появилось в то время, только они непомерно преувеличивали эти явления и искажали их до неузнаваемости. Так, футуро­логи предсказывали, что каждый человек в будущем {для них) информа­ционном обществе будет иметь прибор с мозгом и памятью, в тысячи раз превосходящими таковые человека. Люди будут иметь постоянно с собой в одежде или в виде браслетов, колец и медальонов информаци­онно-интеллектуальные устройства, благодаря которым они тут же мо­гут получать мировую информацию и общаться с любыми другими людьми, с кем захотят. Технические устройства, дававшие материал для таких предсказаний, существовали уже во второй половине 20 века. И уже тогда было очевидно, что доступ к информации был ограничен. На любую желаемую информацию было нелепо рассчитывать, ибо наибо­лее важная информация является тайной за семью печатями. Превос­ходство технических устройств над человеческим мозгом касается лишь ограниченного множества логических операций, а не любых. Общаться, когда угодно и с кем захочешь, в принципе исключено. Захотят ли другие общаться с тобой? Позволят ли тебе это? Каким бы ты оборудовани­ем ни располагал, возможности человека к общению и к «переварива­нию» информации ограничены. Потребности — тем более. Обещать лю­дям такое изобилие в отношении информации — все равно как обещать каждому возможность питаться сразу во всех ресторанах планеты, при­чем — выбирать сразу любые блюда из миллионов возможных, не счи­таясь со стоимостью их изготовления и со своим желудком. В реально­сти в распределении информации всегда имела, и будет иметь место си­стема, соответствующая социальной структуре членов общества.

Футурологи предсказывали, что благодаря информационной техни­ке резко улучшатся жизненные условия людей, так как они будут ра­зумно управляться. Производительность труда возрастет настолько, что все потребности людей можно будет удовлетворить с незначитель­ной рабочей силой. Сам доступ к информации и использование ее при­обретут статус богатства наряду с владением землей и средствами про­изводства.

Тут что ни фраза, то несусветная чушь. Зачем, спрашивается, сто с лишним лет издевались над марксистским «полным коммунизмом», ес­ли сами не способны придумать ничего другого, как то же самое удов­летворение всех потребностей, да еще с незначительными затратами труда?! Что касается превращения информации в богатство наряду с бо­гатством материальным, то трудно придумать что-либо более убогое интеллектуально и подлое с моральной точки зрения, чем это утешение для нищих и неимущих. Планета захламлена информацией не меньше, чем отходами индустрии, нанесшими непоправимый ущерб природной среде. Информация стала самым дешевым продуктом жизнедеятельно­сти общества. От этого хлама нет спасения, как от мусора. Но миллиар­ды людей не стали от этого ощущать себя богачами.

В предсказаниях футурологов совсем выпал из поля внимания соци­альный аспект разрастания и усовершенствования информационной сферы. А заключался он в том, что уже к концу 20 века наличных ин­формационных средств оказалось вполне достаточно для того, чтобы взять под контроль и включить в сферу своего действия поголовно все население западных стран. Решающим стало не количество, а содержа­ние информации, которою стали снабжать людей, организация системы изготовления и распространения потоков информации, роль информа­ционной системы в организации жизни общества в целом. В обществе появилась новая социально-политическая и идеологическая сила наряду с государством, банками и концернами, подчинившая себе все обще­ство. И те новые технические изобретения, которые предсказывали футурологи, могли лишь дать ей новые средства господства над людьми.

Другая вершина футурологической мудрости — предсказание пре­вращения человечества в единое Глобальное Общество с единым миро­вым правительством и прочими атрибутами целостного общества (напо­добие «национальных государств» Запада), только размером побольше (тогда было около 6 миллиардов человек!). Опять-таки формирование такого «общества» шло полным ходом. Ему давалось соответствующее идеологическое обоснование. Обычно ссылались на проблемы, которые якобы можно было решить лишь совместными усилиями всех стран пла­неты, на формирование мировой экономики, якобы ломавшей границы национальных государств, и на образование сети неполитических и не­экономических организаций и учреждений, уже опутавших все челове­чество. В мире фактически не осталось ни одного более или менее зна­чительного региона, где люди вели бы изолированную жизнь. Осущест­вилась глобализация средств массовой информации, начала склады­ваться единая мировая культура. Средства коммуникации устранили большие расстояния и природные условия как препятствия для переме­щения людей, для общения и распространения материальных и духов­ных ценностей по всей планете.

Все идеологи Глобального Общества, включая футурологов, умалчи­вали о том, что упомянутые выше мировые проблемы возникли в резуль­тате прогресса западной цивилизации, прежде всего, что идея глобали­зации человечества была идеей западной, а не абстрактно мировой. В основе ее лежало не столько стремление различных народов к объеди­нению, сколько стремление определенных сил Запада, занять господст­вующее положение на планете и использовать все ее ресурсы и все че­ловечество в своих эгоистических интересах, а не в интересах некоего абстрактного человечества. Мировая экономика складывалась, прежде всего, как завоевание планеты транснациональными западными компа­ниями и банками. Некоммерческие международные организации были, как правило, западными или контролируемыми западными силами. Ми­ровой информационный порядок устанавливался странами Запада. Ми­ровая культура возникала и укреплялась как американизация культуры других народов. Новый мировой порядок устанавливался как навязыва­ние всем народам американской системы ценностей. При этом исполь­зовались все средства, включая военные.

Ни в одном сочинении на тему о будущем я не встречал определения понятия будущего и описания свойств суждений (высказываний, ут­верждений) о будущем, т.е. предсказаний или прогнозов будущего. Бу­дущее считается чем-то очевидным и само собой разумеющимся: это — то, что будет существовать и происходить после того времени, в кото­рое заходит речь о будущем и которое считается настоящим. Но яс­ность тут кажущаяся. Можно ли отнести к будущему завтрашний день? А предстоящий год? Или десятилетие? Смотря для кого и смотря, с ка­кой точки зрения. Тут примитивной очевидностью нельзя удовольство­ваться. Тут требуется уточнение понятий. Аналогично обстоит дело с прогнозами. Можно ли считать прогнозом утверждение кандидата в президенты, что в будущие два-три года благодаря его умной политике безработица сократится вдвое? Можно ли считать прогнозом утверж­дение мудреца, что рано или поздно наша планета разрушится? Необхо­димо хотя бы кратко сказать о логическом аспекте такого рода про­блем, ибо без соблюдения элементарных правил на этот счет всякие раз­говоры о будущем превращаются в словоблудие.

История. Надо различать физический и социальный аспекты време­ни. В первом из них предполагаются эмпирические события и их после­довательность в качестве опорных точек для абстрагирования, осозна­ния и измерения времени, но сами эти события не являются объектами исследования. В социальном же смысле предполагается, что время как-то осознается людьми, принимается во внимание и измеряется, но вни­мание ориентируется на реальную жизнь людей во времени.

В физическом аспекте вводятся и употребляются понятия одновре­менности и последовательности событий во времени (раньше, позже). В разговорной практике, когда говорят о прошлом, имеют в виду собы­тия, имевшие место до времени, в которое говорят о прошлом и которое считают настоящим, а, говоря о будущем, имеют в виду события после этого настоящего. При этом смысл временных понятий зависит от ситу­ации. Прошлым может быть вчера, прошлый год, прошлое столетие. Бу­дущим может быть завтра, будущий год, будущее столетие. Настоящим может быть сегодня, текущий год, текущее столетие. В таком словоупо­треблении термины времени обозначают именно время.

Физическое настоящее есть либо «миг», т.е. точка отсчета времени, протяженность которой не принимается во внимание, либо интервал времени, играющий ту же роль. Что происходит в этом интервале, во внимание не принимается. Если отвлечься от субъекта, который рассма­тривает события во временном порядке (как следующие одно за другим) и выбирает какой-то способ установления порядка (в том числе выбира­ет точку отсчета), то понятия физического настоящего, прошлого и бу­дущего теряют смысл. А обычно в рассуждениях о времени именно так и поступают, загоняя себя (и других) в ловушки словоблудия. Физичес­кое прошлое есть то, что уже не существует относительно данного настоящего, и никогда существовать не будет, — прошлое невозвратимо. Физическое будущее есть то, чего еще нет относительно данного насто­ящего, но что будет обязательно, — будущее неотвратимо. Это не зна­чит, что будущие конкретные события предопределены, — в физичес­ком смысле от конкретных событий вообще отвлекаются. Это означает, что после данной точки отсчета (данного настоящего) неизбежны ка­кие-то события. По самому смыслу понятий нельзя путешествовать в прошлое и в будущее, — нельзя побывать физически там, чего уже нет, и там, чего еще нет. Побывать в будущем можно лишь в том смысле, в каком оно само наступит. Но тогда оно уже не будущее, а настоящее. Нельзя повернуть время вспять, ускорить или замедлить. И дело тут не в какой-то природе времени, а в тех логических средствах, с помощью которых образуются понятия времени.

Для отношения прошлого, настоящего и будущего в социальном смысле мало сказать, что они следуют друг за другом во времени. Тут предполагается некий эмпирический субъект, который живет во време­ни, осознает свою жизнь во временном аспекте и как-то учитывает это в своей жизнедеятельности. Таким субъектом является человек и объеди­нение людей, живущее как единое целое. Назовем его социальным субъектом. Для него прошлое, настоящее и будущее суть его жизнь в различ­ные периоды времени, а не сами эти периоды времени как таковые.

Это — его состояния в физическом прошлом, настоящем и буду­щем. Различия этих состояний определяются не периодами времени, а факторами жизни социального субъекта. Он осознает свою жизнь, ис­пользуя понятия времени, осуществляя деление времени и измеряя время. Но деление времени этим субъектом на прошлое, настоящее и будущее определяется не часами и календарем, а этими эмпирически­ми факторами. Оно может совпадать с календарными датами и может специально к ним приурочиваться, но как символическое явление или случайное совпадение.

Для социального субъекта физическое настоящее не есть лишь миг, не имеющий протяженности. Для него это — протяженный временной интервал, в котором он рассчитывает и совершает свои действия так, как будто время не уходит в прошлое и не приходит из будущего, — как будто время есть нечто застывшее. Эту свою жизнь он считает настоя­щим по отношению к тем событиям в физическом прошлом, о которых он помнит или узнает от других, но которые не принимает в расчет в на­стоящем, а также по отношению к событиям, которые мыслимы в физи­ческом будущем и с которыми он тоже не считается как с реальностью в своем настоящем. Для него настоящее время неразрывно связано с его определенным состоянием, определенным образом его жизнедеятель­ности. Именно факторы этого состояния определяют границы его соци­ального настоящего в физическом времени.

Благодаря сознанию настоящее для социального субъекта оказыва­ется растянутым в физическом времени множеством событий, часть ко­торых «уходит» в физическое прошлое и другая часть «приходит» из физического будущего. Но они не переживаются как события из соци­ального прошлого и, соответственно, социального будущего. Социаль­ным прошлым для социального субъекта становятся события в физиче­ском прошлом, которые уже не включаются в его социальное настоя­щее, не принимаются в расчет в социальном настоящем. Социальным будущим для него являются события в физическом будущем, которые еще не включаются в его социальное настоящее, точно также не прини­маются в расчет в его жизнедеятельности в его настоящем.

История, таким образом, разделяется на историю прошлого, исто­рию настоящего и историю будущего. Под историей в узком смысле слова обычно понимают историю прошлого или, короче, прошлое.

Разделение на социальное прошлое, настоящее и будущее не являет­ся абсолютно четким, неизменным и одинаковым для всех. Это — часть исторической жизнедеятельности людей, подверженная перипетиям живого процесса. Но оно, так или иначе, имеет место. Социальная исто­рия разделяется на прошлое, настоящее и будущее относительно каких-то социальных субъектов. По мере прохождения физического времени социальное настоящее сдвигается так, что часть настоящего уходит в прошлое и часть будущего включается в настоящее. Хотя какая-то часть бывшего настоящего перестает играть роль фактора социального на­стоящего в жизни социального субъекта, можно сказать, — становится достоянием истории, кое-что из нее сохраняется в памяти людей. Но большая часть забывается совсем или оставляет фрагментарные и неяв­ные следы, так что в случае потребности, припомнить прошлое, прихо­дится прилагать особые усилия. Возникает особая сфера познания, на­зываемая наукой историей. Слово «история» употребляется для обо­значения этой сферы познания. Основной целью ее является мысленная (знаковая, языковая) реставрация прошлого как эмпирического про­цесса, как совокупности упорядоченных в пространстве и времени ин­дивидуальных событий. Для этого используются и изобретаются сред­ства, соответствующие цели и условиям познания.

Настоящее наблюдается непосредственно. Фиксирование в созна­нии конкретных событий принципиально непреодолимых трудностей не встречает. Основной целью познания становится обдумывание наличного эмпирического материала. Используются научные средства по­знания: абстрагирование, обобщение, анализ, синтез, классификация, гипотезы и т.д. Со временем возникает особая наука — социология. Хо­тя будущее еще не входит в настоящее, неотвратимость его осознается, и возникает потребность, заглянуть в него. Для этого также использу­ются и изобретаются подходящие средства познания. Строятся прогно­зы — предсказания того, чего еще нет в реальности. Сравнительно не­давно сложилась особая сфера познания — футурология. Так что с точ­ки зрения интересов и условий познания достаточно отчетливо разли­чаются три его подразделения — история (в узком смысле слова), соци­ология и футурология.

Для всех трех подразделений познания имеют силу универсальные правила методологии. Но между этими подразделениями имеют место отличия, которые порождают различные познавательные проблемы. Для научного решения этих проблем требуются средства, практически приложимые по преимуществу в том или ином подразделении или даже не используемые в других в силу отсутствия соответствующих проблем. В историческом исследовании, например, приобретает большое значе­ние проблема идентификации событий и их пространственно-времен­ной локализации. Для историков важны индивидуальные личности и со­бытия, и конкретные места и времена их жизни и осуществления. Для социологии важны классы личностей и событий, их пространственно-временные характеристики, не зависящие от конкретных пространственно-временных координат. В футурологии важнейшее значение при­обретают прогнозы. Так что ее можно назвать прогностикой. Тут раз­рабатывается особая методология.

Устремленность во времени. По мере прохождения физического времени социальное настоящее сдвигается в физическое будущее. Ин­тервал физического будущего, включаемого в настоящее, может увели­чиваться. Это означает, что люди все дальше и дальше заглядывают в физическое будущее, все больше в своей жизнедеятельности ориенти­руются на предполагаемые в будущем события, в наступлении которых они более или менее уверены. Они как бы устремляются в будущее. Для них ход исторического процесса как бы ускоряется. Но возможно и та­кое, что по мере перемещения социального настоящего в физическом времени граница физического прошлого, включаемого в социальное на­стоящее, остается той же или сдвигается настолько медленно, что рас­ширение социального настоящего происходит в основном за счет физи­ческого прошлого. Ход исторического времени как бы замедляется. Возможно даже такое, что в настоящее начинают включать факторы еще более отдаленного прошлого, и тогда социальное настоящее как бы устремляется в прошлое. Возможно также такое, что у людей вообще не появляется или исчезает отношение к своему социальному бытию как к бытию в социальном времени. Их жизнь при этом есть бытие в беско­нечно (в их восприятии) длящемся социальном настоящем. В этом слу­чае возникает ситуация, которую можно считать остановкой историче­ского времени для данной человеческой общности. Физическое время при этом проходит, но люди не переживают свою жизнь как ориентиро­ванную во времени в будущее. Подавляющее большинство народов, живших и живущих на планете, является именно таким. В том, о чем шла речь, никакого ускорения, замедления, остановки и обратного хода фи­зического времени не происходит. Тут в жизни социальных субъектов происходит нечто такое, что связано с их памятью о прошлом, со спо­собностью сохранять традиции и избегать новшеств, со способностью предвидеть будущие события и последствия своей деятельности, со спо­собностью считаться с ними в их настоящем. Это происходит в их соци­альном настоящем, которое может охватывать жизнь множества поко­лений в течение десятилетий, столетий и порою тысячелетий.

Устремленность в будущее есть не извечное и не всеобщее явление, а сравнительно молодое, исключительное и преходящие. Думаю, что оно суть изобретение западноевропейской цивилизации. Запад не всегда был устремлен в будущее. Как и прочие народы, западные народы жили на­стоящим. Христианская религия вообще снимала проблему будущего как проблему социальную, отнеся ее в сферу загробного бытия и рели­гиозной морали. Практические расчеты не выходили за рамки жизни в настоящем. Начало ориентации Запада на будущее относится, по всей вероятности, к эпохе Возрождения, когда будущее как фактор социаль­ный было из сферы потустороннего спущено на землю, в обычную чело­веческую жизнь в настоящем.

Самого высокого, на мой взгляд, уровня устремленность в будущее достигала в сталинские годы в Советском Союзе. Основная масса насе­ления жила будущим в полном смысле слова. Подчеркиваю, не просто мечтала (мечтали-то не все, и даже не большинство, а немногие!), а именно жила. Весь образ жизни их был построен так, что исследова­тель, наблюдающий их как независимое от него, объективное явление бытия, должен был бы обнаружить фактор устремленности в будущее (для наблюдаемых людей, а не для исследователя) как существенный со­циальный фактор, игнорируя который, он не смог бы объяснить поведе­ние этих людей. В послесталинские годы начался спад в этом отноше­нии. К концу брежневского периода этот спад завершился идейным кризисом советского общества и после 1985 года полным идейным кра­хом. В посткоммунистический период устремленность в будущее вооб­ще исчезла как социально значимое явление. Зато усилилась устремленность в прошлое.

Возврат в физическое прошлое логически (а значит и эмпирически, в реальности) невозможен. Время необратимо: если некоторый момент или интервал времени следует за другим относительно любого способа установления временного порядка событий, то невозможно, чтобы их отношение переменилось на противоположное относительно какого-то способа установления временного порядка событий (отсчета времени). В социальном же настоящем для данного социального субъекта воз­можно оживление и возрождение явлений, которые считались явления­ми социального прошлого, так что эволюция этого субъекта восприни­мается как устремленность в социальное прошлое. В 20 веке такое явле­ние приняло грандиозные глобальные масштабы как реакция на устремленность в будущее. Произошла как бы дифференциация человечества в его отношении к социальному времени на устремленных в будущее и устремленных в прошлое. Устремленность и прошлое стала важным фактором жизни в частях человечества, страдающих от западнизации и глобализации. Характерным ее проявлением может служить фундамен­тализм. В посткоммунистической России она приняла гротескные фор­мы, причем не только как реакция на тяжкие последствия западниза­ции, но и как реакция на коммунистическое прошлое.

Прогнозы будущего. Предсказания или прогнозы будущего суть суждения (высказывания, утверждения), которые обладают такими признаками. Во-первых, в них говорится, что нечто будет иметь место или произойдет в будущем. Во-вторых, они относятся к числу эмпири­ческих суждений, т.е. таких, которые подтверждаются или опроверга­ются не путем логического доказательства, а путем сопоставления с эмпирической реальностью. Они высказываются во время, когда такая ре­альность еще не существует. Это означает, что в это время они не явля­ются ни истинными, ни ложными. Они в это время оцениваются как обоснованные или необоснованные, как более или менее вероятные, как более или менее надежные, как принимаемые на веру. Когда наступает время, к которому они относятся, то говорят, что они подтверждаются или не подтверждаются, сбываются или не сбываются, сбываются при­близительно или частично. Если прогноз сбылся, это не означает, что он был истинным в то время, когда высказывался. Если прогноз не сбылся, это не означает, что он был ложным во время, когда он высказывался. Да и во время, к которому относится прогноз, его нельзя оценивать как истинный или ложный. Только лишив его статуса прогноза, т.е. изъяв из него суждение о данной реальности, можно такое суждение оценивать как истинное или ложное.

Не любые суждения, в которых фигурирует будущее время, суть про­гнозы. Например, суждение о том, что «А» хочет в будущем году посту­пить в университет, относится вроде бы к будущему. Но оно не есть про­гноз, так как на самом деле относится к настоящему и может быть про­верено путем обращения к существующей реальности: для этого доста­точно спросить Иванова, собирается он в будущем году поступать в уни­верситет или нет. А вот суждение: «А» в будущем году поступит в уни­верситет есть прогноз, ибо будущий год еще не наступил, и доказать логически это суждение невозможно. Суждение же: «А» в будущем го­ду либо поступит, либо не поступит в университет не является прогно­зом, так как оно логически истинно, т.е. истинно в силу свойств логических операторов «либо» и «не» и может быть логически доказано.

Прогнозы различаются по многим признакам, в том числе — по содержанию, по степени обоснованности, по методам обоснования. Од­но дело — предсказание моды женской одежды в предстоящем сезоне, и другое дело — предсказание состояния человечества через сто лет. Одно дело — гадание о будущем по линиям на руке или по звездам, и другое дело — расчеты с использованием современной информацион­ной технологии и с участием большого числа квалифицированных спе­циалистов.

Степень обоснованности прогнозов колеблется в диапазоне от нуля до единицы, часто достигая нуля и никогда не достигая единицы. Она зависит от многих факторов, в том числе от характера объекта предска­зания, от имеющейся информации, от отдаленности времени, к которо­му относится предсказание, от данных науки и т.п. Человеческое пове­дение основывается на прогнозах достаточно высокой степени надежности, но эти прогнозы сравнительно примитивны, и обоснованность их обычно не выражается явно или вообще сводится к привычке.

Надо различать степень обоснованности прогнозов и степень дове­рия к ним людей. Одни прогнозы люди воспринимают как бесспорные, в других сомневаются, а в третьи вообще не верят. При этом степень дове­рия к прогнозам зависит не столько от степени их обоснованности, сколько от субъективного отношения людей к тому, что, как и кем предсказывается. Люди чаще верят в нелепые и необоснованные прогнозы, сильно воздействующие на их сознание и чувства, соответствующие их желаниям, ожиданиям, опасениям и т.п., чем обоснованным предсказа­ниям, не соответствующим их умонастроениям и способностям понимания. В наш век баснословных научных открытий массы образованных людей больше верят средневековым и современным шарлатанам и всяко­го рода демагогам, чем трезво мыслящим ученым. Феномен Кассандры сохраняет силу и в наше время. Всеобщая враждебность к научной исти­не в отношении социальных явлений есть один из самых поразительных (для меня) феноменов нашего времени, сопоставимый с аналогичной враждебностью к науке вообще в эпоху средневекового мракобесия.

Прогноз будущего с таким «поворотом мозгов», о котором речь идет в этой статье, руководствуется такими методологическими установками. Прежде всего, должен быть четко выделен социальный субъект (в рас­смотренном выше смысле). Для нас это — наиболее развитые в социаль­ном отношении человеческие объединения, играющие решающую роль в социальной эволюции человечества, и в отношении которых есть основа­ния предположить, что они эту роль не упустят в обозримом будущем.

Социальное будущее данного субъекта есть результат двух совокуп­ностей факторов. К первой совокупности относятся факторы социаль­ного настоящего, материал субъекта и объективные социальные зако­ны. С этой точки зрения социальное будущее есть реализация тенден­ций и потенций настоящего. В этом и только в этом смысле будущее предопределяется настоящим. В этом и только в этом смысле будущее предсказуемо с нашим «поворотом мозгов».

Ко второй группе факторов, о которых идет речь, относятся те, ко­торые не зависят от настоящего и не содержатся в нем. Их невозможно обнаружить путем анализа настоящего, поскольку их там вообще нет. От этих факторов зависит то, в какой мере, и в какой форме реализуют­ся потенции и тенденции настоящего, как будет жить материал настоя­щего, в какой форме проявляются объективные социальные законы. В этом смысле будущее не предопределено настоящим и не может быть предсказано с нашим «поворотом мозгов». Более того, исследование с такой ориентацией должно сознательно отвлечься от факторов второй совокупности. Так что его результат может быть лишь условным. С ло­гической точки зрения результат этот будет иметь такой вид: если рассмотренные в прогнозе тенденции и потенции настоящего не встретят серьезного препятствия в своем дальнейшем действии, то результатом их развития будет то-то и то-то. Ход исторического процесса может быть нарушен и прерван непредвиденными обстоятельствами, но это не будет опровержением прогноза такого логического типа.

Во всех известных мне прогнозах будущего социальных явлений бу­дущее рассматривается как нечто статичное, как раз навсегда данное, как свершившееся, т.е. вне времени. Такой подход оправдан в отношении индивидуальных событий, интересующих нас исключительно с од­ной точки зрения — совершаются (происходят) они или нет. Это, напри­мер, результат выборов президента или парламента, начало или исход войны. Но он непригоден в тех случаях, когда прогноз касается соци­альных субъектов, которым предстоит жить в будущем длительное время, — когда прогноз касается социального будущего. Социальное буду­щее есть явление в физическом будущем относительно времени, когда делается прогноз. Но оно станет социальным настоящим для социаль­ного субъекта, к которому относится прогноз. В том будущем состоя­нии этот субъект будет воспроизводиться, изменяться и эволюциониро­вать во времени. То, что решающим образом определит это состояние данного субъекта в его будущей жизни, зарождается и до известной степени формируется в его социальном настоящем. Задача прогноза в этом случае — не просто предсказать, произойдет что-то или нет, а вы­яснить, на какой основе будет происходить жизнь интересующего нас субъекта в социальном будущем.

При такой ориентации исследования главная задача социального прогноза состоит не в гадании по поводу того, что будет в будущем та­кого, чего нет в настоящем, а в выделении в современной социальной ре­альности того эмбриона будущего, которого человечество уже носит в своем чреве, т.е. в установлении и описании социальных явлений, уже зародившихся и существующих в настоящем и имеющих шансы, сыграть решающую роль в будущей судьбе человечества. При этом необходимо знать законы эволюции социальных объектов, предопределяющие судь­бу эмбриона будущего.

Прогнозы будущего. Коммунисты не просто высказывали идеи отно­сительно устройства человеческих объединений в будущем, но и выдви­гали проекты переустройства реальности в соответствии с их идеалами. Особенно отчетливо это выразил Маркс. Он превратил проблему думания о будущем в проблему делания будущего по заранее придуманному проекту. Мыслители, говорил он, до сих пор стремились объяснить мир, задача же состоит в том, чтобы изменить его. Маркс и его последовате­ли (особенно Ленин) разработали программу и стратегию преобразова­ния социальной реальности по своему проекту.

И это были не только слова. 20 век был веком колоссальных успехов реального коммунизма. Последний стремительно овладевал планетой, угрожая существованию западного мира. Он на самом деле имел шансы, стать будущим для всего человечества, как предсказывали коммунисты. Опасения одних и надежды других, что именно так и будет, доминиро­вали в умонастроениях человечества. Победа западного мира в «холодной» войне против Советского Союза и возглавлявшегося им коммунистического мира, я полагаю, положила этому конец. Во всяком случае, надолго отложило реализацию этого идеала.

Западные футурологи и в этом отношении последовали примеру марксистов. Они занялись не только прогнозированием будущего, ко­торое им представлялось, естественно, не в коммунистическом, а в западообразном виде, но также разработкой проектов будущего и страте­гии их осуществления. Возникли специальные учреждения для этого. Стали проводиться конференции на эту тему и публиковаться всякого рода материалы.

Деятельность футурологов в этом направлении, имея много общего с деятельностью коммунистов, отличается от нее по ряду признаков. В коммунистическом учении был один проект, в футурологии — множе­ство. Коммунистический проект видел причину всех зол в социальном строе западных стран, видел спасение от этих зол и достижение всеоб­щего благоденствия в новом социальном строе, главный источник достижения этого — в совершенствовании социальных отношений, чело­века и условий труда. Футурологические проекты игнорируют соци­альный строй вообще или обращают внимание лишь на его отдельные проявления, оставляя без внимания их причины. О переделке социаль­ного строя в них нет даже намеков — этот строй предполагается вечным и в основе своей неизменным. Главное средство преодоления всех зол и установления всеобщего благоденствия усматривается в науч­ном и техническом прогрессе. Они исходят из убеждения, будто за­падный мир обладает технической и экономической мощью, достаточ­ной для осуществления задуманных проектов. Коммунистический проект сыграл идеологическую роль в возникновении коммунистических обществ. Но последние оказались весьма далекими от проекта. То же самое происходит с футурологическими проектами. Они возника­ют и функционируют как часть западной идеологии, как-то влияя на творцов истории. Но создаваемое благодаря усилиям этих творцов здание человечества оказывается лишь внешне и лишь по второстепен­ным признакам похожим на то, как оно изображается и проектируется футурологами.

Хотя различие прогнозов и проектов будущего кажется само собой разумеющимся, практически они смешиваются. Проект будущего мо­жет включать в себя элементы прогноза и наоборот. Тем не менее, это — различные явления, как с логической, так и с социологической точки зрения. Прогноз есть явление в сфере познания, а проект — в сфере практической деятельности людей.

Действия людей в соответствии с заранее намеченными планами (проектами) того, что они собираются создавать и вообще делать, есть обычное явление в человеческой жизни. Но в нашем случае речь идет о проектах со­циальных, причем касающихся больших объединений людей, и даже всего человечества, и требующих для своей реализации огромных усилий боль­шого числа людей в течение длительного времени. Самым грандиозным проектом такого рода в истории человечества является марксистский про­ект будущего коммунистического общества. В попытку реализации его бы­ла вовлечена чуть ли не половина человечества. И пока еще рано говорить, что эта попытка провалилась полностью.

Социальный проект будущего в принципе не может быть наукой. На­ука в данном случае может появиться только как опытная, т.е. исходя­щая из факта существования человеческого объединения в реальности, а не только на бумаге. А проект создается тогда, когда такого объекта в реальности нет и нет стопроцентной гарантии, что он будет создан и со­здан именно таким, каким проектируется. Опыт реализации коммунис­тического проекта показал, что объект, создаваемый по данному проек­ту, в силу условий и объективных социальных законов оказывается весьма далеким от проекта. У людей вообще возникает сомнение в том, что это и есть неизбежная реальность воплощения проекта в жизнь. По­строить новое общество — это не дом построить!

При построении социального проекта наука может использоваться, как это произошло с марксистским проектом, но лишь в той мере, в какой она подкрепляет соблазнительные обещания изобретателей проекта. Предвидение последствий реализации проекта ограничено интересами во­влечения масс людей в деятельность по преобразованию их объединения. Если людям сообщать все то, что может предвидеть научное исследование в отношении последствий реализации проекта, он успеха иметь не будет. С этой точки зрения социальный проект есть явление идеологическое. Он иг­рает роль средства манипулирования большими массами людей.

Полный текст книги опубликован в издательстве "Элефант" (Зиновьев А.А. Распутье. - М.: Элефант, 2005.).

Текст размещен на сайте с согласия автора.