Intelros.ru / Александр Неклесса - Творческий континент Россия

Ощущение окончания эпохи, конца истории, трансформируясь от благостных построений 80-х годов к тревожным, чуть ли не апокалипсичным настроениям 90-х, постепенно распространяется и в России, и в мире.

Россия, как иной (нежели "третий" мир) оппонент западноевропейской цивилизации, несет внутри себя другую историческую позицию христианства, иной образ истории, опыт иной универсализации мира. Опыт, который при всей его неоднозначности мог бы оказаться просто бесценным при поиске позитивного выхода из того цивилизационного тупика, куда, кажется, идет мир. Ведь православная культура содержит свой оригинальный алгоритм строительства Глобального Града, утверждая в пространстве истории собственный тип взаимоотношений человека с универсумом, пережив при этом непростые коллизии, делая не раз и не два нелегкий выбор при решении сложнейших культурно-исторических задач.

Этот социальный код вобрал в себя и версию византийской Ойкумены (рассыпавшейся после флорентийской смены вех в балканскую сумятицу), и практику строительства Российской империи (с утратой православного стержня на протяжении всего нынешнего века переживающей судороги собственной балканизации). В этой связи народов и времен, сейчас почти распавшейся, словно в мистическом зерне, содержится так до конца и не реализованный альтернативный "глобальный проект" двух обширных межконтинентальных евразийских держав -- проект включения иных религиозно-культурных общностей и этносов в единое социальное пространство. Проект, в котором пути и методы решения исторических головоломок заметно отличались, к примеру, от методов и средств западноевропейской колонизации.

Однако одна православная империя "трансформировалась" в империю оттоманскую, а спустя еще некоторое время -- в республику Турция; другая превратилась сначала в советскую империю, а потом в Российскую Федерацию.

После реформ Петра и вплоть до катастроф ХХ века российская цивилизация двигалась по самой кромке эпохи нового времени. Прошла, замочив ноги, но так, в сущности, и не погрузившись в ее бурные воды. Затем пережила в нынешнем столетии и кровавую смуту, перемоловшую миллионы человеческих жизней, и крах православной государственности, сполна вкусив при этом дары постмодернистского и атеистического века...

Здесь приметны симптомы серьезнейшей российской проблемы: лишаясь мировоззренческого стержня, в критический момент борьбы за выживание, в бурном потоке очередной всепоглощающей смуты российское общество не может, не умеет и, пожалуй, не слишком желает опереться на формализованные конструкции. (Как тут не вспомнить привычное: "Снявши голову, по волосам не плачут".) Потому, словно в кошмаре, скользит русский мир в немом падении и, кажется, способен буквально в одночасье рассыпаться в прах.

Причем, будучи изначально скорее идеологически, чем политически организованным сообществом, инстинктивно ощущая в порушенном состоянии духовного мира гибельную для себя неполноту, российская цивилизация, дабы остановить любым способом смертоносный распад, готова подчас связать свою будущность с тем или иным бродящим в окрестностях ее судьбы и территории призраком.

В неспокойном состоянии духа Россия очевидно оказывается более чем уязвимой для проникновения, пропаганды, прямой имплантации альтернативных мировоззренческих схем и построений. Принятые же со страстью отчаяния все эти "светские религии" и "несуществующие пространства", принеся преходящее облегчение, усугубляют, однако, со временем разлад народной души, калечат и разрушают ее. Словно морок или лихорадочный бред, они лишь наглядно обозначают угрожающую ситуацию, нисколько не умаляя болезнь...

Между тем, если подобный социальный организм не погибает, уходя из истории во тьму кромешную несостоявшихся государств, то, пережив встречу лицом к лицу с явными искушениями, он со временем вырабатывает иммунитет ко многим непростым болезням человеческого рода. В том числе и к таким, которые еще не проявились на планете заметным образом и не обратились в эпидемии и пандемии.

Дело в том, что животворный источник восточно-христианского опыта социального строительства со многими его позитивными и негативными чертами кроется, по-видимому, в психологических следствиях преимущественно апофатического характера православного богословия. В отличие от общества западноевропейского, здесь присутствует и более настороженное, и менее формализованное отношение к миру. Иначе говоря, в небесно-земной симфонии православия превалируют уникальные, личностные взаимоотношения между человеком и Творцом, которые не исчерпываются их формальным описанием1.

Сфера действия этих взаимоотношений распространяется в общем и целом также на оригинальный опыт других оказавшихся в орбите православия локальных культур и сообществ (проявляясь в специфичной национальной и даже отчасти конфессиональной терпимости), оставляя за ними выбор собственного метафизического пути, возможность индивидуального акта преображения. Этот же тип сознания, являясь универсальным, постоянно вторгается в текущие, повседневные отношения с миром и его реалиями. Подобная цивилизация в итоге менее ориентирована на методичное обустройство "дольней тверди", но зато более внимательна к внутренним, тихим угрозам жизни.

Как же это актуально! Сейчас, пожалуй, как никогда, второе дыхание христианской культуры востребуется временем. Влияние развитой православной социальной и экономической доктрины в условиях фундаментального кризиса привычного образа бытия на планете, появления призрака новой мировой анархии и надвигающейся на современную цивилизацию "культуры смерти" (по определению папы Иоанна Павла II) было бы трудно переоценить. Но если обратить взоры на реальную Россию-РФ конца ХХ столетия, то... пробирает озноб. Вместо провозглашенного еще совсем недавно прорыва к "общечеловеческой цивилизации", "благословенному времени мира без оружия и войн" над страной нависла тень темных веков отлучения от истории.

2. Национальная стратегия как выбор и как судьба

Что же можно сказать о положении современной России в обретающем плоть и кровь новом мире? О ее стратегической растерянности и судорожных метаниях в поисках собственного места в истории, своей утраченной да так и не обретенной идентичности? Какую линию поведения, какой вектор развития следовало бы счесть для страны оптимальными в новой мировой ситуации? И наконец, какой могла бы стать суть российского социально-экономического проекта в условиях геоэкономического переустройства планеты? Тут тема для серьезного, долгого разговора, время которого уже давно приспело. А между тем приходится с грустью констатировать, что на пороге третьего тысячелетия государство российское оказалось втянутым в суетливый и перманентный водоворот сиюминутной политики, в дурную бесконечность экономической прагматики и эклектичной риторики, -- она так и не восстановила свои духовные горизонты, подменив понятие национальной стратегии банальным набором неолиберальных прописей и финансовых технологий.

Россия же, однако, сейчас остро нуждается именно в стратегии как вполне осознанном, устойчивом и долгосрочном векторе развития общества и государства. Только вот действительно стратегический проект редко ведь возникает из ничего, на пустом месте. Он инициируется, разрабатывается, воплощается отнюдь не за короткий срок и не совсем произвольным образом. Кроме того, за ним, как правило, стоит определенная "тугая мысль", метафизическая позиция. Имея глубокие культурные основания, подобный проект, пусть и меняя словесные одежды, концентрирует волю и решимость избравших его лиц, поднимается из невнятных, нередко достаточно экзотичных новаций или, напротив, рутинной идеологической шелухи, чтобы в какой-то момент быть воспринятым как некая историческая возможность или даже неизбежность. Будучи же избранным и приведенным в действие, он начинает затем двигать тектонические пласты общества, на которых постепенно сгущаются новые смыслы и формы бытия, очерчивается новый строй социальной и экономической организации. (Так, скажем, кредитный замысел в значительной мере определил облик мировой экономики, да и мироустройства ХХ века. А идея обеспечения глобальной безопасности рисков и управления ими, кажется, претендует на то, чтобы сформировать облик мировой системы XXI века.)

Россия – органичная часть мира, российский народ – интегральная часть человечества. Духовный, апостасийный вектор, который тащит за собой в виртуальные глубины и дробит на излете второго тысячелетия мировую цивилизацию, поразил и ее. Быть может, тут уродливость кризиса "нового материализма" проявилась даже отчетливее в своей негативной полноте, чем на уже притерпевшемся к доминированию мирских ценностей Западе. Там зияющие глубины Нового мира только начинают приоткрываться, закамуфлированные до времени продолжающимся пиром материального изобилия. Здесь же, не особенно таясь, откровенно проступают и нищета новых ориентиров, и многочисленные свинцовые мерзости бездуховного бытия.

Этот мир обретших самостоятельное бытие теней не только не отошел в прошлое вместе с диктатурой материалистической идеологии (как вполне логично было бы предположить), но упоенно правит бал в России конца XX века, демонстрируя высокую степень порушенности российского человека, или, как теперь принято говорить, "коррупции общества"... Из данного неприглядного контекста проистекают явные огрехи современного политического текста страны: узость и туманность ее стратегических горизонтов, неадекватность осмысления динамичной реальности Нового мира, или, рассуждая в более привычных терминах, отсутствие долгосрочной внешней и внутренней политики, целостной концепции современного мироустройства. Наконец -- удивительный кадровый голод на талантливых, да и просто ответственных государственных деятелей.

Тут мне хотелось бы сделать небольшое отступление. Кажется, знаменитая формула российской идентичности: "Москва – третий Рим, а четвертому не бывать" -- толкуется в настоящее время несколько превратным образом. Она мало-помалу превращается в своего рода заклинание, долженствующее утвердить незыблемость существования страны несмотря ни на что и даже гарантировать ее величие, высокий духовный статус при всех поворотах нелегкой судьбы. Думаю, однако, что внутренний, глубинный смысл этой непростой формулы все же иной. Отнюдь не предначертывая непоколебимость статуса и сроки, она предупреждает: если падет православная Россия, то мир погрузится в какое-то тягостное бытие, и это новое мировое состояние будет иметь совсем другой корень. (Иначе говоря, вполне возможный сейчас на планете "четвертый Рим" не станет, однако, "четвертым" в определенном ряду, а будет, скорее всего, знаменовать возрождение прежних, дохристианских ценностей и смыслов.)

И светская историография, и библейская историософия равно свидетельствуют: неисполнение долга всегда сурово каралось как земными царями, так и Царем Небесным. Избранничество же (а что, в сущности, означает тяготение к вышеприведенной формуле, как не претензию на избранничество?) – тяжелейший крест: "кому многое дается, с того и спрошено будет много". И здесь, конечно же, нет и не может быть никакой гарантии. Вспомним ветхозаветную историю: отступление наказывалось отпадением, отсечением сухой лозы и передачей дара, благодати -- но также и задач и тягот земных, связанных с ее разрешением. Другое дело, что передавать это обетование, этот груз сейчас некому. Наследника, "четвертого", – не будет. Так что если мир находится на краю истории, то и Россия нависла над глубоким обрывом (слово-то какое!).

Утратив цель и смысл бытия, российской душе трудно, непривычно (и даже неприлично) истово заботиться о нуждах тела. Трудно обустраивать мир, в котором нет великих далей. Но, как говорится, "свято место пусто не бывает", и страна, не имеющая собственного проекта, собственной стратегии, обречена с какого-то момента исполнять чужую... Отсюда, по-видимому, мелкость обсуждаемых в России тем и замыслов, почти сплошь экономических или, вернее будет сказать, экономистических, ибо их показной экономизм – симулякр, скрывающий нищету и растерянность голого прагматизма. Отсюда же, скорее всего, и поверхностный характер большинства предлагаемых ответов на обозначенные временем роковые и судьбоносные вопросы.

Кто-то по-прежнему считает, что "золотой ключик" России – это ее богатейшие природные ископаемые, кто-то подчеркивает значение ресурсов экологических, всего биосферного потенциала, кто-то указывает на уникальное положение государства на стыке цивилизаций, а соответственно и на редкостные транспортно-коммуникационные возможности. Все эти точки зрения, конечно же, имеют свои резоны... Однако чем дотошнее мы начинаем подвергать их скрупулезному анализу, тем яснее становится, что даже по своим собственным меркам они не выдерживают "заданных параметров игры" и не указывают нам выхода из геоэкономического лабиринта.

3. Битые козыри

Попробуем в свою очередь сосредоточиться на социально-экономическом аспекте национальной стратегии России. Экономическая стратегия государства есть долговременный план жизненного обустройства, основанный на тех или иных телеологических принципах, на той или иной точке зрения на смысл и цели существования человека и общества. Иначе говоря, экономическая стратегия, вопреки распространенному мнению, не является абстрактной и универсальной технологией, одинаково действенной для всех времен и народов. Она – составная часть доминирующего мировоззрения, преломленного в практической плоскости этики и политики. Несколько упрощая ситуацию, можно сказать, что экономика – это "овеществленная мысль", форма организации хозяйственной деятельности, отвечающая определенному мировоззренческому строю.

Так что экономическая деятельность -- это не простая совокупность производственных и торгово-финансовых операций (как океан не является просто большой ямой, наполненной водой). Глобальная экономика, да и всякое "большое пространство", -- живой и сложный организм, имеющий собственный оригинальный код развития, собственный набор специфических преимуществ и недостатков, в соответствии с которым и организуются, соразмеряются остальные виды деятельности. Реформы, игнорирующие эту фундаментальную специфику, реализуемые вне интегрирующего их стратегического вектора, есть, по самой своей сути, не что иное, как перманентная суетливая тактика. Иначе говоря, их мельтешение и есть та самая "дурная бесконечность", лишенная исторического смысла и ведущая в никуда... Оказавшись же в клубке сиюминутных интересов, Россия, повторю еще раз, фактически становится полигоном чужих геоэкономических стратегий.

К тому же еще в начальный период перестройки российской экономики явно оказались смешаны два класса задач: нетерпеливое стремление быстро поправить текущие дела и амбициозное намерение обеспечить долгосрочную перспективу для развития страны.

Испытания последних лет, однако, не проходят совсем уж даром. Долгий промышленный спад, чрезвычайная хрупкость и болезненность новорожденного хозяйственного организма, острый финансовый кризис -- все это порождало сначала недоумение в обществе, затем смутное беспокойство и, наконец, ощущение какой-то если и не фатальной, то достаточно серьезной ошибки, скрытой в самой логике проводимых реформ. В итоге внимание и российского общества, и правящей элиты постепенно начинает концентрироваться вокруг вопроса о долгосрочных ориентирах положения страны в современном мире. Равно как и о перспективах ее внутреннего развития2. (Особую, отрезвляющую роль для многих сыграла, по-видимому, война в Югославии, продемонстрировавшая истинный расклад сил на планете, цели и замыслы мировых центров влияния.)

Сейчас, пожалуй, основной проблемой экономической головоломки России является то многозначительное обстоятельство, что привычная промышленная модель развития страны, выстраиваемая формально, без учета геоэкономической специфики северо-евразийского региона, модель, предполагающая поддержание весьма широкого спектра индустриального производства, судя по всему, оказывается все менее реальной. Она была рождена полуавтаркической, континентальной экономикой. В условиях же открытого национального рынка -- и тем более планируемого вступления России во Всемирную торговую организацию (ВТО) -- подобная политика, несмотря на всевозможные ухищрения, вряд ли в принципе окажется перспективной, а соответствующая экономическая практика -- конкурентоспособной. Хотя бы в силу простых географических причин: северного и внутриконтинентального положения российского государства, к тому же в результате известных событий как бы дополнительно отодвинутого на северо-восток и лишенного значительной части судоходной береговой линии.

Эти достаточно серьезные обстоятельства определяют в конечном итоге высокий уровень затрат и по основным фондам, и на содержание рабочей силы (даже в условиях ее низкой оплаты), а также накладных расходов, стоимости и скорости товарооборота (учитывая, например, неизбежный в ряде ситуаций межгосударственный транзит к морю). А кроме того -- повышенную энергоемкость производства и всего социального сектора, ряд нарастающих проблем, связанных с поддержанием в должном состоянии обширной промышленной и транспортной инфраструктуры и т. п.

Другое направление хозяйственной ориентации -- ресурсно-сырьевое -- своеобразная "палочка-выручалочка" России. Это все более актуальная де-факто схема вхождения российской экономики в глобальный рынок, хотя и не слишком выигрышная для страны, пока еще претендующей на статус великой державы. Но теперь это практически неизбежная компонента ее хозяйства, основа своеобразной real economics. Однако, когда подобный прагматизм, становясь самодостаточным, оказывается "паровозом" всей национальной экономики (более того -- фактической сутью новой экспортно ориентированной экономической модели, ее реальным геоэкономическим вектором3), положение России в системе властных координат современного мира, конечно же, претерпевает заметные изменения... Причем по достаточно широкому спектру причин -- во многом аналогичных вышеперечисленным: от той же высокой себестоимости до наличия серьезных соперников -- данное направление деятельности вряд ли сможет долгое время оставаться конкурентоспособным и тем более высокорентабельным. К тому же, как это ни удивительно, подобная практика, несмотря на весь свой колоссальный объем, в сущности, так и не обзавелась соответствующей стратегией.

Возможно, мы имеем дело также с неизжитыми "ресурсными иллюзиями". Резервы наращивания и даже поддержания достигнутого уровня сырьевого экспорта на самом деле в ряде случаев близки к исчерпанию (пожалуй, лишь за исключением природного газа).

Что касается руд и минералов, то необходимо иметь в виду, что современная Россия уже не располагает всей их гаммой: нет практически запасов марганцевых руд, недостаточно хромовых, не удовлетворяется собственной добычей потребность в титане, свинце, цинке, ртути, серебре, уране...

Промышленная база цветной металлургии длительное время поддерживала свое существование за счет толлинга и соответствующих налоговых льгот.

В нефтяной промышленности положение также двусмысленно: сейчас разрабатываются порядка 70% разведанных месторождений, причем их суммарная выработанность превысила 50%, то есть они находятся в стадии падающей добычи. "Красная черта" себестоимости российской нефти существенно, иногда в несколько раз, превышает аналогичный показатель стран Юга. Кроме того, здесь велика изношенность фондов, и через некоторое время может начаться "период катастроф" (наподобие ситуации, уже проявившей себя в угольной отрасли).

Сама же угольная отрасль -- прямо дотационная. Добыча этого вида энергетического сырья сократилась по сравнению с 1990 годом более чем на 1/3, амортизационный износ оборудования составляет порой 125--130%.

Торговля природными ресурсами – весьма уязвимая для внешних манипуляций геоэкономическая ниша, которая чрезвычайно чувствительна к положению страны в глобальном сообществе, к динамичной ситуации на мировом рынке, к действующим тут все более изощренным правилам игры. А следовательно, и к разнообразным формам целенаправленного воздействия. Данный вид хозяйственной практики вполне открыт, к примеру, даже для мягкого, скажем так, "рыночного эмбарго", осуществляемого на основе интенсивной, форсированной конкуренции и преднамеренного демпинга. Так, например, себестоимость нефти в России и в ряде стран Юга различается столь значительно, что это обстоятельство уже сейчас позволяет в ходе достаточно несложных комбинаций вывести Северную Евразию из числа экспортеров данного ресурса. Положение к тому же усугубляется ситуацией с транспортными тарифами, ключи от которых в ряде случаев находятся в чужих руках.

Что уж говорить о многоходовых комбинациях и стратегических замыслах, связанных с внеэкономическими целями, с планами широкомасштабной реконфигурации глобального "шахматного поля". Статус же России в формирующемся постсовременном мире остается весьма неясным и достаточно нелестным...

Строительство национальной экономики еще по одному сценарию -- финансовому (что, надо сказать, во многом и имело место, разве что в несколько ином, "опрокинутом" с точки зрения здравого смысла значении, когда остро нуждающаяся в финансовых ресурсах страна стала нетто-экспортером капитала), кажется, уже предельно отчетливо обозначило вектор перманентной долговой зависимости России и сгущающуюся тень "большой дубинки" национального банкротства, плавно сменившей (или по-своему дополнившей) традиционную внешнюю военную угрозу...4

4. Витязь на распутье

Россия, таким образом, находится сейчас на историческом перепутье. (Впрочем, возможно, как и вся человеческая цивилизация.) Один ее -- "левый" -- путь уже вполне обозначился. Это все большее слияние с пространством Глубокого Юга. Тому есть, к сожалению, много подтверждений... Деиндустриализация части территории России, архаизация социальных связей, ползучий распад и качественная деградация ее культурного и правового пространства, постепенный переход ряда территорий на фактически автономный режим существования – все это печальная действительность наших дней, к тому же предрекающая еще худшую перспективу положения страны в международном сообществе и мировом хозяйстве XXI века.

Но и в рамках нынешней мировой экономики положение России незавидно: ее доля в мировом ВВП, по общему мнению специалистов, вряд ли имеет шанс превысить отметку 2%. Что же касается такого показателя экономического развития, как объем производства на душу населения, то страна в настоящее время находится где-то в шестой десятке государств мира (и то если подсчеты вести, исходя не из официального курса рубля, а по паритету его покупательной способности).

Насколько же реальными остаются в подобной ситуации какие-то иные, скажем так, более оптимистичные прогнозы и сценарии? Что все-таки является подлинным геоэкономическим нервом страны? Где таится главный, структурообразующий фермент российского хозяйства, который определяет, в конечном итоге, и его причудливую специфику, и определенные естественные преимущества? Вот тут хотелось бы мне в очередной раз, коль скоро рамки данного дискурса ограничены социально-экономической темой, привлечь внимание к ресурсу, являющемуся, похоже, особенным богатством российского общества. Возможно, главный фермент хозяйственной реальности страны таится отнюдь не в обширности российских пространств и богатствах ее земель, а в людях, их населяющих... Иначе говоря, красная нить зигзагообразного пути России -- ее уникальный "инновационный потенциал", а яснее говоря – творческий гений, перманентная нестандартность, столь упорно и постоянно прорывавшаяся на протяжении всей бурной российской истории, к сожалению, порой самым нелепым и кровавым образом.

Однако у этой же нестандартности есть и другая, "лицевая" сторона -- оригинальная, творческая мысль, часто опрокидывавшая, казалось бы, незыблемые клише и стереотипы, находившая выход из тупиковых, безвыходных на первый взгляд ситуаций. Возможно, именно здесь, в этой творческой купели, и таится глубинная особенность не только национального характера, но и национальной экономики. В XX веке данная ее специфика, хотя и проэксплуатированная весьма однобоко, обеспечила, например, развитие в России-СССР феномена ВПК, реализовав в полуфеодальной стране (опережая подчас всех и вся) ряд современных высокотехнологичных проектов: в области ядерной энергетики, космонавтики, современного авиастроения, специальной металлургии и т. п. (А также "в области балета". И даже в этом иронично обыгрываемом факте есть некий резон...)

Можно было бы привести немало аргументов в подтверждение тезиса о творческом, интеллектуальном потенциале как основной, козырной карте российского общества. Особая тема -- судьба умов, талантов и идей, на протяжении нынешнего непростого столетия исходящих из России, этого полускрытого туманом Гипер-Севера мирового геоэкономического пространства.

Так что нынешняя историческая развилка российской истории, столь сильно сказавшаяся и на ее социально-экономической судьбе, выражена, пожалуй, в сакраментальном вопросе: какой дух будет питать ее широкую душу, в каком направлении будет сегодня развиваться ее творческий гений?

5. Псевдоэкономика

Дело в том, что фундаментальная специфика, о которой идет речь, -- творческая, нестандартная, изобретательная мысль российского человека -- может быть реализована как бы в двух регистрах, один из которых более чем двусмыслен.

Суждено ли России стать "большим пространством" мировой криминальной экономики с ее по-своему высокоэффективными, изобретательными, изворотливыми и, безусловно, высокодоходными технологиями?

Действительно, социальная жизнь в современной России все более напоминает реальность легендарных "пиратских республик", а ее экономическая жизнь, кажется, может быть охарактеризована одним емким понятием – "трофейная экономика". В настоящее время на российских просторах форсированными темпами складывается уникальное геоэкономическое "большое пространство", вполне вписывающееся в глобальный контур параэкономики Глубокого Юга, более чем созвучное ей. Однако если мы внимательно и беспристрастно приглядимся, в чем глубинный код, "хитрая механика" неокриминальной и околокриминальной экономики, которая столь успешно развивается в это "черное десятилетие" России, то с некоторым изумлением убедимся, что наряду с прямым расхищением национального богатства это еще и крайне извращенная, "падшая" форма экономики интеллектуальной и даже по-своему инновационной, но реализованной в соответствующей, глубоко аморальной, исторической среде демодернизации.

С другой стороны, феномен "трофейной", деструктивной экономики определенным генетическим образом связан с ресурсно-сырьевой моделью. Дело в том, что деконструкция созданного ранее хозяйственного потенциала, "проедание" плодов цивилизации есть некоторым образом инволюционное воспроизведение характерных черт достаточно специфичного хозяйственного организма, сформировавшегося в условиях хронической зависимости от перманентного потребления горной ренты (то есть демонстрирующего разнообразные и разрушительные признаки воздействия "сырьевой иглы"). Особенно же драматичная коллизия развивается, когда возросшие потребности сталкиваются с невозможностью по тем или иным причинам сохранить даже прежнюю ситуацию. В подобных обстоятельствах ставший привычным механизм существования за счет "внешнего" -- по отношению к обществу -- источника (ренты) рискует быть перенесенным на новый объект. Например, стимулируя разнообразные формы прямых и косвенных финансовых заимствований, то есть развивая "долговую экономику".

В критической ситуации таким "источником богатств" может стать имеющийся в наличии хозяйственный потенциал страны, а в определенном смысле и весь упорядоченный универсум, созданный многими поколениями людей. В итоге тень тотальной деконструкции падает на саму цивилизацию. Конечно, подобное смешение цели и средств, ставший привычным "хозяйственный вывих" возможен лишь в обществе с серьезно и глубоко подорванными, коррумпированными устоями, в исторической среде пост- и особенно демодернизации. Характерный симптом: традиционная криминальная, равно как и откровенно спекулятивная деятельность теряет здесь свое специфическое качество -- резкое, принципиальное отличие от деятельности легальной и конструктивной.

Вышеперечисленные виды псевдохозяйственной практики (спекулятивная, "трофейная", "серая", "черная" -- то есть прямо криминальная) в подобной среде в той или иной степени де-факто легализуются. Они охватывают все более значительные слои общества (и общество в свою очередь становится все толерантнее к "мягким формам" их проявления), в результате не только подрывая начала экономики как общественного института, но и серьезно извращая само целеполагание общества, его фундаментальные взгляды на смысл и цели бытия.

Дальнейшее развитие процесса может привести к подлинной антропологической катастрофе, породив прочный союз деструктивной псевдоэкономики и деградировавшего социума.

6. Два лика творческого гения

К сожалению, описанный выше сценарий имеет самое непосредственное отношение к ситуации, складывающейся на большей части постсоветского пространства, включая Россию.

Тема последовательной и масштабной криминализации страны в постсоветский период, взрывоопасного синтеза нормативного вакуума и правового нигилизма, аморальной власти и специфической пассионарной субкультуры требует отдельного серьезного рассмотрения. Кроме того, сама гипотетическая вероятность появления в мире тотально коррумпированного и криминализированного государства, обладающего ядерным оружием, несмотря на всю свою политическую конъюнктурность, очерчивает контур совершенно новой глобальной ситуации. (В результате в мировом сообществе в контексте обсуждения перспектив развития событий в России уже началось достаточно недвусмысленное формулирование темы "создания международных механизмов контроля над опасными и чрезвычайными ситуациями" в данном регионе...)

Феномен российского неокриминального синтеза энергичен и по-своему вполне конкурентоспособен. И вот ведь что примечательно: конкурентоспособен он не только на внутреннем рынке, но и во внешнем мире, все более балансирующем, по мнению ряда аналитиков, на грани постмодернизационного срыва. Уже сейчас пристальное внимание центров стратегического планирования вызывают сценарии форсированного, скачкообразного развития на планете разнообразных деструктивных процессов, слабо поддающихся коррекции и управлению, перспективы их интеграции в некую глобальную антисистему. И в частности -- изучаются потенциальные возможности постсоветского "большого пространства" занять лидирующие позиции в соответствующей сфере деятельности, замыкая на себя псевдоэкономическую активность разрозненных очагов Глубокого Юга5.

Более того, регрессивная социальная среда, формирующаяся в условиях цивилизационной коррупции, культурной инверсии, неоархаизации общества, кажется, имеет шансы при определенных драматичных обстоятельствах существенно изменить свой "удельный вес" в дестабилизированном мировом контексте, заняв в нем если и не лидирующие позиции, то вполне заметное место...

Естественно, на фоне столь мрачных прогнозов возникают закономерные сомнения: а не являются ли все эти мрачные построения лишь неким мороком, политически ангажированными "страшилками", полностью оторванными от действительного развития событий? В жизни же, в конце концов, возобладает совсем другая историческая тенденция, и Россия найдет оптимальный путь реализации интеллектуального потенциала общества, остановив его оскудение и моральную деградацию.

Хотелось бы в это верить. Однако за последние годы мы стали гораздо скептичнее относиться к заявлениям типа: "Но я все же верю...", и на вопрос: "Будет ли в современной России -- РФ реализован стратегический ход, способный переломить складывающуюся ситуацию и переориентировать национальный творческий гений из криминального русла в конструктивное" -- на этот поистине "гамлетовский вопрос" российского общества сейчас вряд ли кто-нибудь решится дать уверенный положительный ответ.

Россия -- удивительный хозяйственный континент, парадоксальным образом соединяющий в себе структурные черты как сырьевого Юга, так и высокотехнологичного Севера.

Действительно, ряд структурных черт ситуации, складывающейся в российской экономике и обществе (да и на значительной части постсоветского пространства), вызывает настойчивые ассоциации с той непростой частью глобального сообщества, какой является Юг. Вот длинный, но отнюдь не полный перечень наиболее явных из них:

-- преимущественно сырьевой характер экспорта и производства;

-- проблематичность возврата старых долгов и необходимость получения повторных займов, нарастание долгового характера экономики;

-- слабость и неустойчивость внутренней валюты;

-- неустойчивость всей политической организации общества, сползание к авторитаризму и олигархии, хрупкость конституционной власти;

-- использование вооруженных сил во внутриполитической борьбе и для решения военных задач внутри страны;

-- разрушение традиционной системы ценностей, поверхностная вестернизация, нарастающие издержки от проникновения идеологии общества потребления;

-- низкие показатели уровня и качества жизни, резкое расслоение общества, общее ослабление социальной ткани, криминализация социума;

-- крупномасштабная коррупция, непотизм, клановость;

-- новые, исторически недостоверные границы, сепаратизм и межэтнические противоречия, локальные вооруженные конфликты.

Особенностями же российской экономики, в корне отличающими ее от слаборазвитых стран, являются:

-- налаженное производство передовых технологий и разработок;

-- существование высокотехнологичных отраслей промышленности;

-- наличие высококвалифицированной рабочей силы;

-- достигнутое качество общего и специального образования, а также науки.

Картина между тем с каждым годом меняется, и отнюдь не в лучшую сторону. Сейчас доля России в мировом экспорте составляет приблизительно 10% по минеральному топливу, весомы ее позиции по сырью и металлам. В то же время по товарной группе "машины и оборудование" доля России в мировом экспорте неуклонно снижается и в настоящее время не превышает 0,5%, а по товарам наукоемких отраслей составляет менее 0,3%.

Впрочем, "при наличии политической воли" (как стало модно говорить в последнее время) -- а точнее говоря, государственного подвижничества и дерзновения вместо мелкого и крупного политиканства, -- кажется, еще сохраняется, несмотря на понесенные потери, возможность реализации, с той или иной мерой амбициозности, собственного стратегического хозяйственно-экономического проекта, суть которого: воссоздание в стране (в том числе и на месте деградирующего ВПК) комплексной инновационной индустрии нового типа.

Трудностей при этом, однако, придется преодолеть немало...

7. Российский проект - I

"Российский проект" направлен на сохранение и утверждение прогрессивного структурообразующего начала в российской экономике, фермента, способного в дальнейшем трансформировать всю ее в позитивном для общества направлении.

Данная концепция имеет целью:

-- планомерное и последовательное выстраивание в стране устойчивого режима наибольшего благоприятствования для воплощения разнообразных форм проявления творческого и интеллектуального дара (причем в весьма значительной степени вне рамок серийного, промышленного освоения);

-- придание приоритетного характера сохранению и развитию оригинальной научной, культурной среды России, живого организма и творческого духа российского общества.

Коренная особенность, стратегическая "изюминка" заключается в том, чтобы отделить инновационный факт от процесса непосредственного и немедленного промышленного воплощения, осознать его как самостоятельную ценность (причем весьма немалую) в новом мире. Иначе говоря, суть проекта -- последовательная, целенаправленная поддержка массового, не требующего крупных капиталовложений (они, если вдуматься, в той или иной форме уже произведены), "высокого производства" инновационного факта, разнообразных форм интеллектуального продукта в чистом виде, а также -- всего базового цикла научных исследований и опытно-конструкторских разработок (или, в иной терминологии, цикла R&D и a-образцов).

Речь, таким образом, идет не столько о второй индустриализации страны, но скорее о параллельной стратегии сохранения в нынешней весьма критической ситуации прогрессивных черт ее экономики, сближающих российское хозяйство с "технологическим сообществом" Севера. Достижению этой цели способствовала бы организация на территории России сети жизнеспособных социальных структур, теснейшим образом связанных с производством разнообразных интеллектуальных и творческих ресурсов, в том числе жизненно необходимых для разработки высоких технологий. Речь также идет о поиске и умножении различных форм практической реализации инноваций в стране и за рубежом, то есть о создании целостной системы творческого континента Россия.

Основанием для развертывания подобной деятельности является реальность постиндустриального мира, изменившая соотношение материального и нематериального производств, а также все более дающая о себе знать потребность мирового сообщества в качественном прорыве сложившейся за последние годы ситуации, характеризующейся определенным творческим застоем (особенно заметным на фоне осознанной заинтересованности крупных хозяйственных субъектов в создании нескольких сот новых технологий в различных областях производства). Фундаментальная же наука -- в разительном контрасте с расхожими стереотипами "бурного научно-технического прогресса" -- в настоящее время определенно переживает кризис, хотя созданный ранее "задел" и позволяет до сего дня снимать своеобразную инновационную ренту с прошлых эпохальных достижений, умело оптимизируя их следствия. В результате практически повсеместно создание прорывных инноваций (radical innovations) постепенно замещается производством инноваций оптимизационных (progressive innovations). При этом рыночные параметры торговли современными технологиями продолжают возрастать. Ожидается, что в 2000 году оборот капитала только в сфере экологически ориентированных технологий составит примерно 500 млрд долларов6.

Непростое положение, складывающееся в области интеллектуального производства, может, таким образом, стимулировать плодотворное международное сотрудничество, например, в форме крупных транснациональных проектов, где на долю России приходилась бы их инновационная составляющая. В перспективе же подобное сотрудничество способно привести к постепенному формированию специфического глобального инновационного рынка (наряду с уже существующим рынком технологическим), расширению и определенной трансформации понятия интеллектуальной собственности, изменению ее правового диапазона, развитию соответствующей нормативной базы, существенной модификации всего контекста деятельности в данной сфере и т. п. Однако уже сейчас необходимо планомерное выстраивание режима наибольшего благоприятствования для полнокровного функционирования соответствующей отрасли российской экономики (пребывающей, пожалуй, в состоянии еще большего разброда и хаоса, нежели экономика в целом). А также создание соответствующего политического механизма для целенаправленного и настойчивого обустройства масштабного и максимально диверсифицированного инновационного производства в стране.

Тут нелишне было бы добавить, что немалая часть интеллектуальной экономики -- весьма своеобразное производство, в ряде случаев не нуждающееся в дорогостоящих основных фондах (что подтверждается существенным разрывом между рыночной стоимостью ряда компаний, успешно действующих в этой сфере, и совокупной оценкой их материальных ресурсов). То есть это нередко производство, фигурально выражаясь, "на кончике пера", к тому же в эпоху Интернета и электронной почты приобретающее практически транснациональный характер. Производство, которое, кстати, на протяжении последних лет в самых различных формах уже бурно развивается в России -- в основном в форме прямых связей заинтересованных сторон, -- имея при этом свои неприглядные аспекты, нередко скрытые под плотным флером "серой экономики".

8. Российский проект - II

Речь у нас, конечно же, идет не о налоговой атаке на стихийно возникший и активно развивающийся сектор, но, напротив, о придании ему второго дыхания, о радикальном изменении его масштаба, параметров, уровня, превращении его в ту самую, вожделенную и пока неуловимую "точку роста". Причем в значительной мере -- при заинтересованной кооперации с зарубежными партнерами, то есть за счет отказа от психологии непременного серийного промышленного освоения инновационных результатов исключительно внутри страны.

Иначе говоря, ближайшие, непосредственные задачи подобного проекта:

-- удержание, развитие инновационного духа российского общества, придание ему магистрального характера, сохранение оригинальной творческой, научной, культурной среды и инфраструктуры;

-- создание естественной ниши для России в новой геоэкономической системе мирового разделения труда с целью обеспечения стратегической основы для взаимовыгодных связей с влиятельными партнерами.

Данная концепция предполагает также, помимо сугубо инновационной составляющей, целенаправленное взаимодействие России со стремительно развивающейся глобальной информационной индустрией, форсированное освоение уже существующих и создание новых, оригинальных телекоммуникационных и информационных технологий, активное вовлечение в перспективную сферу деятельности высокообразованного кадрового потенциала страны, людей, способных думать и действовать в сложно организованной и быстро меняющейся среде.

Успешное осуществление стратегии могло бы содействовать более естественному и уверенному присутствию российской экономики в контексте как высокотехнологичного-индустриального, так и информационного-постиндустриального сообществ, одновременно развивая основной стратегический ресурс России -- ее "человеческий капитал". А это и интеллектуальная элита, и высококвалифицированный персонал, привычный к производству опытно-конструкторских образцов и уникальных изделий, и весь широкий социальный слой образованных граждан и интеллигенции, востребованных реальностью современного мира, но во многом оставшихся за бортом нынешней системы реформ.

Воплощение "российского проекта" предусматривает, кроме того, самое пристальное внимание к феномену индивидуальной деятельности в сфере культуры и искусства, интенсивное освоение и прямую поддержку индустриальных тенденций массового производства в данной области. Причем, вопреки распространенным клише, массовое производство объектов творческого и культурно-информационного характера -- носящее в постиндустриальной среде нередко выраженный индивидуальный характер (своего рода "интеллектуальное ремесленничество", или феномен manterprise*) -- совсем не обязательно является синонимом массовой культуры (хотя и ею тоже).

Наконец, стратегия проекта предполагает проведение комплексной и масштабной научно-технологической конверсии военно-промышленного комплекса (ВПК), его преобразование в новую реальность -- комплекс научно-технологический (НТК). Трансформации, предусматривающей при серьезном сокращении промышленного производства в стране сохранение его квинтэссенции: научно-технологической базы, а также отдельных, критически важных и приоритетных для обороны и экономики производств, обладающих к тому же в ряде случаев солидным экспортным потенциалом7.

Основа для подобного стратегического рывка существует -- это уже имеющиеся, но оказавшиеся как бы не у дел кадровые и материальные ресурсы ВПК, постепенно преобразуемые в инфраструктуру и население технопарков, технополисов, экополисов, а также международных образовательных центров. (Сейчас по некоторым предприятиям на поддержание инфраструктуры промышленных и социально-бытовых объектов фактически идет до 60--70% от объема средств оборонного заказа.) Целенаправленное перепрофилирование этой среды, объединение ее средствами современной коммуникации в единое информационное и социальное пространство позволяет оперативно и при весьма умеренных инвестициях поставить на ноги новую, самостоятельную -- причем потенциально весьма конкурентоспособную -- отрасль постиндустриального быта и производства.

Вместе с тем творческий ресурс, понятый как структурообразующее начало российской экономики, мог бы послужить своего рода закваской, точкой опоры, ферментом для организации индустриальной цепочки -- от ресурса мысли до производства разнообразных уникальных объектов и опытных образцов (включая технически сверхсложные изделия наподобие космических аппаратов), возрождая на новой основе феномен интеллектуальных полигонов: наукоградов, академгородков и т. п. Сотрудничая с другими регионами планеты, можно перейти к селективному квазисерийному производству высокоинтеллектуальной и гипернаукоемкой продукции разнообразного спектра как военного, так и гражданского назначения.

Костяк ВПК -- это разветвленная сеть, состоящая из многочисленных наукоградов -- "городов-невидимок" (наподобие Арзамаса-16 или Челябинска-70), градообразующих предприятий, научно-производственных и образовательных центров. Пребывая в большинстве случаев в ситуации тяжелейшего кризиса, они в то же время представляют собой реальную инфраструктурную основу -- прежде всего кадровую, социальную, административную и уже во вторую очередь промышленную -- для органичной научно-технологической конверсии этого наиболее крупного в прошлом и развитого сектора национальной экономики в некое новое качество.

Структурной единицей новой отрасли -- научно-технологического (или научно-технического) комплекса (НТК) -- могли бы в ряде случаев стать финансово-технологические группы (ФТГ). Подобные образования мыслятся прежде всего как "гроздья", состоящие из некоторого числа небольших венчурных фирм, создаваемых на основе лабораторий, КБ или сложившихся за последние годы формальных и неформальных исследовательских коллективов (вплоть до микроуровня). Концентрируясь, "роясь" вокруг производственной базы того или иного номерного предприятия, они способны переориентировать его на перманентное диверсифицированное производство различных опытных образцов и других уникальных изделий, обеспечив со временем комплексную загрузку производственных мощностей (то есть превратив данное предприятие в своего рода современный аналог МТС). Включали бы подобные ФТГ также профильный инвестиционный банк.

Безусловно, потребуется умная организация весьма специфичного экспорта продукции интеллектуальной экономики (наряду с традиционным экспортом сырья и изделий), внесение серьезных коррективов во внешнеэкономическую политику, создание естественных предпосылок для активного соучастия России в организации "правил игры" и функционировании глобального интеллектуального и инновационного рынка. Диапазон необходимых усилий и мер на начальном этапе: от установления режима наибольшего благоприятствования для уже стихийно сложившихся форм сотрудничества с зарубежными партнерами отдельных исследователей, микроколлективов, венчурных фирм до создания своеобразного "геоэкономического зонтика" -- гибкой и полифункциональной национальной инновационной корпорации, транслирующей прямое покровительство государства.

Кроме того, развитие интеллектуальной экономики стимулирует последовательное становление соответствующей инфраструктуры, культурных и образовательных центров, многообразной комплексной индустрии, обслуживающей ее потребности и коммерциализирующей результаты. Равно как и соразмерное выстраивание вокруг обозначенной сердцевины остальных видов экономической и социальной практики. Инновационная среда явилась бы питательным бульоном также для ряда других форм творческой, интеллектуальной активности, включая различные образовательные структуры, системы перманентного повышения квалификации и переподготовки кадров, разнообразные виды искусств, иные постиндустриальные реалии и технологии.

9. Опорные пункты цивилизации

Однако реализация данного проекта в отрыве от общего возрождения страны, восполнения морального оскудения российского человека рискует вылиться в очередную "кампанию", преследующую корыстные интересы того или иного олигархического клана, в благовидный предлог для покушения на бюджетные средства (или того хуже -- послужить обоснованием не столько для налаживания инновационного производства, сколько для организации обвальной, демпинговой распродажи еще остающихся уникальных изобретений и технологий).

Экономическое же процветание страны, как представляется, состоится лишь тогда, когда оно станет составной частью более значительного проекта, связанного с восстановлением "больших смыслов" человеческого существования.

Очнувшись от морока XX века, истерзанная Россия стоит перед императивом духовного "собирания земель", восстановления целостности своей истории, порушенных горизонтов бытия. Экономизм наших дней, по сути, является фиговым листком невероятного духовного и культурного оскудения человечества, прикрывая собой плоский прагматизм и материализм одномерного человека. Древо же экономического процветания, по-видимому, не случайно произросло и плодоносило в садах христианской цивилизации Большого Модерна, будучи порождено могучим импульсом творческой эпохи, а затем "подстрижено", мультиплицировано, разнесено по миру механизмами рыночного обмена и финансовых операций.

В сущности, всю историю человечества можно разделить на две части. Это, во-первых, время господства разнообразных традиционных культур и, во-вторых, почти двухтысячелетний период зарождения, формирования, распространения по планете христианской цивилизации -- модерна, обновления по отношению к миру предшествующему, Ветхому.

Современная экономика есть феномен и продукт вполне определенной культуры, являясь ее органичной частью. И не удивительно, что с глобальным кризисом данной культуры, "очищенная от корней", она также переживает кризис, а с концом великой эпохи окажется обречена на вырождение и бесплодие, обернувшись сухой смоковницей. Действительно, ведь основным источником исторически небывалого материального богатства, наполнявшего мир и общество нового времени, были не столько культура накопления или умелое использования капитала и не эксплуатация, сопровождающаяся присвоением прибавочной стоимости либо ограблением колоний, но инновационные скачки и присущий им синергизм, то есть то творческое изобилие, которое, опрокидывая производственные схемы традиционного общества, претворялось в богатство материальное. Однако иной раз спотыкавшееся перед препятствиями в виде социальных конструкций.

Так что, судя по всему, российский геоэкономический проект имеет серьезные шансы на успех лишь в том непростом случае, если он явится замыслом не просто экономическим, но одновременно -- культурным и социальным, составной частью духовного возрождения народа, восстановления начал и горизонтов его исторического бытия. Формировать стратегию – это значит смотреть далеко и принимать во внимание многое. Должна тут учитываться и трагическая вероятность дальнейшего негативного развития событий в стране, вплоть до распада нынешней государственности, чтобы быть готовым и в таких суровых условиях сохранить социальный генокод России. Все это, конечно же, предвещает непростой поиск решений.

Составной частью подобного проекта может стать планомерная и последовательная организация духовно-культурных центров, своего рода опорных пунктов больного организма общества. Такое уже случалось на Руси. И роль очагов духовного исцеления общества, да и удержания единства страны, играли тогда монастыри. Так было на Руси, так было когда-то и в Европе... Роль монастырей, монастырского хозяйства вообще недооценена в истории христианской цивилизации. В первом тысячелетии именно монастыри (сколь ни странно это сегодня звучит) явились той "инновационной мастерской", которая подготовила прорыв новой цивилизации к расширенному воспроизводству в экономической сфере, заложив основы научно-технического прогресса и материального изобилия. Средневековые монастыри, вопреки последующим карикатурным изображениям, были отнюдь не рассадниками "обскурантизма и мракобесия", но живой душой Европы, обеспечившей единство ее тела, цивилизационное своеобразие и будущий взлет материальной культуры.

Причины, по которым средневековые монастыри, монастырское хозяйство стали источниками инноваций для окружающего мира, были на первый взгляд просты и незатейливы:

-- необходимость обеспечить экономическую независимость, а следовательно, производить все необходимое на собственной территории;

-- обеспечить при этом свободное от трудов время (и немалое) для других, более важных занятий;

-- иметь не просто достаток, но некоторый избыток для благотворительности;

-- наличие нетривиальных потребностей, служащих дополнительным стимулом для инноваций, например необходимость обеспечить точное измерение времени или технически сложное строительство храмов.

Кроме того, монастыри являлись образовательными центрами, научно-исследовательскими лабораториями того времени. Здесь писались учебники и научные трактаты, руководства по агрокультуре и практические пособия. Агиографическая литература и изобразительное искусство сохранили для нас знаки, указующие на эту связь монашества и инноваций, изображая, в частности, важные, хотя и "простые" изобретения тех времен непосредственно со "святыми благодетелями"8.

Подобная синергия, пусть и в иных формах, адекватных времени, не просто возможна, но и желательна в наши дни критического испытания цивилизации на прочность. И тут судьба брошенных на произвол судьбы наукоградов и академгородков наводит на серьезные размышления о путях противостояния распаду, удержания образа цивилизации, сохраняющей человека от ничем не обузданного зла и "девятого вала" новой архаики. Духовные, культурные, научные, образовательные центры -- все эти опорные пункты цивилизации во взаимоусиливающем единстве могут стать действенной препоной надвигающейся эпохе развоплощения культуры, миру неоархаики и распада.

При этом они могли бы располагаться, например, на землях вокруг Троице-Сергиевой лавры и Нового Иерусалима (Истра), в других местах, особо отмеченных историей и человеческой памятью. По-новому, о чем уже приходилось писать, мог бы проявиться и нынешний статус Сарова (Арзамас-16)... Сгущающаяся сеть подобных городков, объединенных к тому же современными информационными и коммуникационными средствами, могла бы в ином ключе связать центр и периферию, сплотить российские просторы, вовлекая в совместную позитивную деятельность людей из метрополии и провинции, пробуждая и утверждая таким образом творческий потенциал России.

10. Дальние горизонты

Думается, лишь в тщательно, последовательно выстраиваемом духовном, культурном и социальном контексте может быть обретена долгосрочная перспектива достойного положения России в мире, может утвердиться реальная (а не бездумно экологизированная) стратегия ее устойчивого развития. Здесь же -- исторический шанс на обновление социального контракта между властью и народом, на появление спасительного второго дыхания национальной экономики к критическому моменту пика долгового кризиса, "попадания в зону стоимостной уязвимости" и истощения наиболее удобных месторождений природных ресурсов. И параллельно -- к вероятному началу функционирования в Южной Евразии XXI века конкурентной сети нефтегазовых, энергетических и транспортных коммуникаций: стратегического рубежа нового евразийского цивилизационного пространства, альтернативного российскому.

Умело реализуя "российский проект", претворяя данную социальную концепцию и геоэкономическую стратегию в жизнь, можно в определенной мере влиять на спектр партнеров и конкурентов России в современном мире, модифицируя в желательном направлении всю сложившуюся на сегодняшний день типологию взаимоотношений. В геополитической системе координат положение России крайне сложно и незавидно. Геоэкономический же контекст открывает совершенно иной ракурс ряда наболевших проблем, предоставляя глобальную стратегическую альтернативу нынешней системе международных связей России.

Также и формирование творческого Гипер-Севера как исторической альтернативы человечества виртуальному Квази-Северу финансовых сетей и технологий поддерживает высокие горизонты современной цивилизации, открывая вместе с тем возможность действительного, а не декларативного стратегического сотрудничества России как с неоиндустриальным пространством Большого тихоокеанского кольца, так и с высокоиндустриальной экономикой североатлантического Запада (столкнувшегося, кстати сказать, со странным истощением собственных интеллектуальных ресурсов и одновременно с их массовым оттоком в сферу информатики и финансов, что привело к парадоксальнейшему на первый взгляд явлению -- серьезному замедлению фундаментального научного и научно-технического прогресса в конце XX века).

В результате последовательной реализации "российского проекта" видится иное, нежели фатально утверждающееся сейчас, прочтение будущего размежевания на планете; появляется шанс на утверждение другого, нежели структурная адаптация и замкнутый геоэкономический универсум, источника идей и схем участия стран и народов в мировом разделении труда; наконец, может быть заложена иная, чем современное асимметричное партнерство, основа долговременных взаимоотношений регионов планеты в XXI веке.

Конечно, многие положения проекта звучат сегодня, в атмосфере национального пессимизма, едва ли не как утопия. Что и говорить, воплощение "российского проекта" в нынешних условиях -- непростая, нелегкая задача. Более того, реализация концепции, наряду с обретением стратегических союзников, вероятнее всего, столкнется и с целенаправленным ей противодействием. Конец ХХ века уже, кажется, опалил нас отблесками грядущих масштабных пертурбаций и геоэкономических войн. Но, как становится все более ясно, легких путей у России сейчас нет, да и когда они были? Политики, тем более находящиеся у руля власти, призваны верно определять и, "не щадя живота своего", реализовывать перспективное направление движения, очерчивая действительную, а не мнимую картографию эпохи, определяя плодотворное, результативное поле деятельности для всего общества. В бурные и смутные времена -- в особенности. В этом, пожалуй, и заключается мера их исторической ответственности, миссия, да и нелегкий крест.

Предлагаемая концепция развития России, со всеми неизбежными при ее осуществлении срывами и нелепостями, все же намечает вектор поступательного движения российского общества в новом, формирующемся на наших глазах универсуме, сообразуясь с геоэкономической логикой современного мира и глубинной национальной спецификой.

1. См., например: Яннарис Х. Вера церкви. Введение в православное богословие. М., 1992. (особенно глава "Мир".)

2. О необходимости "перехода на геоэкономическую... модель внешнеэкономических связей" говорилось, впрочем, еще в послании "О национальной безопасности" Президента РФ Федеральному Собранию от 13 июня 1996 г.

3. В настоящее время, по оценке специалистов, приблизительно 45% ВВП страны напрямую связано с внешнеэкономической деятельностью.

4. Вступая в ХХI век, Россия оказывается в темном туннеле десятилетия выплат не только процентов по долгам, но и основной суммы долга (то есть по 15--20 млрд долларов ежегодно), что – как уже сейчас очевидно – для нее практически невыполнимо.

5. См., в частности, доклад Центра стратегических и международных исследований США ("Доклад Уэбстера") "Организованная преступность в России", посвященный, впрочем, лишь одному аспекту проблемы. Сокращенная версия доклада была опубликована на русском языке в журнале "Рубежи" (1997. № 10--11. с. 79--126).

6. Проблема непосредственной экономической выгоды подобного долгосрочного геоэкономического проекта весьма непроста, учитывая и сложность оценки рыночной стоимости интеллектуального продукта, и "схваченность" мировой торговли наиболее популярными его видами (скажем, в сфере программного обеспечения или аппаратной части информационной индустрии). Имеющиеся, крайне и крайне приблизительные оценки совокупной интеллектуальной собственности, которой располагает Россия, оперируют все же цифрами порядка нескольких сотен миллиардов долларов (правда, при этом следует учитывать постоянно происходящее "размывание" этих активов как за счет их интенсивной, демпинговой утечки за рубеж, так и просто за счет устаревания). Потенциал же ежегодного объема производства интеллектуального продукта в стране оценивается специалистами до нескольких десятков миллиардов долларов.

7. Подробнее о концепции научно-технологической конверсии экономики России в работах А. И. Неклессы:

-- Ответ России на вызов времени: стратегия технологической конверсии. М., 1997;

-- "Третий Рим" или "Третий мир": глобальные сдвиги и национальная стратегия России//Восток. 1995. №1;

-- Контуры Нового мира и Россия (геоэкономический этюд)//Знамя. 1995. № 11;

-- Россия на пороге нового мира // Рубежи. 1996. № 2;

-- Геометрия экономики // Мировая экономика и международные отношения. 1996. № 10;

-- Гипер-Север: стратегия научно-технологической конверсии//Рубежи. 1997. № 3;

-- Геоэкономические горизонты России//Российское аналитическое обозрение. 1997. № 5;

-- Геоэкономическая безопасность России в современном мире//Рубежи. 1997. № 10--11;

-- "Российский проект"//Мировая экономика и международные отношения. 1998. № 6;

-- Россия в системе геоэкономических координат XXI века//Путь в XXI век: стратегические проблемы и перспективы российской экономики / Рук. авт. кол. Д. С. Львов. М., 1999.

8. "Идет ли речь о первых водяных или ветряных мельницах, об усовершенствовании сельскохозяйственной техники -- мы часто видим в авангарде монашеские ордена. Не случайно то тут, то там в раннее средневековье изобретение водяной мельницы приписывали святому, который поставил ее в данном районе, -- например, Оренсу Ошскому, построившему в IV веке мельницу на озере Изаби, или Цезарию Арелатскому, который в VI веке соорудил ее в Сен-Габриеле на Дюрансе" (Ж. Ле Гоф. Цивилизация средневекового Запада. М., 1992. с.187).