Александр Неклесса
В современном мире мы вынужденно пользуемся понятиями и категориями,
содержание которых существенно изменилось. То, что кодируется сегодня
словом «терроризм», в действительности терроризмом – в прежнем
понимании данного термина – уже не является. Фактически это особый
политический инструмент, элемент системы управления, которая носит
динамичный, «акупунктурный» и неопределенный, «хаососложный» характер.
В мире складывается несколько футуристических конструктов, моделей
глобального организма. Наиболее простой и чаще всего используемый –
концепт глобальной империи, понимаемой как американская империя (или
«империализм по Бушу»). Это достаточно прописанная и внятная схема.
Другой подобный концепт обычно связывают с понятием «транснациональная
элита», которая выстраивает асимметричный геоэкономический универсум –
систему глобального контроля над ресурсными потоками планеты.
Следующий уровень, становящийся все более влиятельным, связан с
экспансией сетевых организаций, базирующихся на существенно иных
принципах. Это гибкие, амбициозные корпорации, выступающие как вполне
самостоятельные, динамичные субъекты, и производят они порой
чрезвычайно эффективные действия. Сетевые организмы функционируют на
основе паутины множества горизонтальных связей. В качестве внятной
аналогии я бы сослался на «вирусные» атаки или на поведение «червей»,
«троянов» в электронном пространстве.
Эти и другие социальные новации стимулируют аналитиков выстраивать
новый категориальный аппарат, ибо в настоящий момент отсутствует
адекватный динамичной реальности язык для описания соответствующих
явлений. Государственные аналитические службы и административный
аппарат не смогли справиться с вызовом времени, требующего выраженного
креативного, а не бюрократизированного подхода. В результате страна
оказалась не в состоянии перестроиться на борьбу с новыми, нешаблонными
видами угроз. Государство в возрастающей степени вкладывает средства в
«борьбу с терроризмом», однако граждане (включая сотрудников
госаппарата) все меньше полагаются на меры коллективной безопасности,
отдавая предпочтение системам индивидуальной защиты.
Главная примета происходящих перемен – уровни риска возрастают столь
сильно, что уже не страхуются привычными средствами и существующими
институтами.
Диффузная война
Итак, в динамичном и меняющемся мире возник принципиально иной класс
угроз. Это борьба не только в сфере политики и экономики, финансовых и
технических возможностей, организационных принципов и технологических
решений, но прежде всего борьба интеллектов, мировоззрений, борьба
кодекса поведения прежних институтов цивилизации – и начал какой-то
иной культуры. В не ограниченной моральными и административными
препонами деятельности легальных и иллегальных организаций неформальный
стиль и гибкость оказываются существенным преимуществом. Именно с этим
столкнулось государство и в «феномене 11 сентября», и в трагедии
Беслана.
К тому же чрезвычайные ситуации предоставляют уникальные возможности
для решения – под прикрытием момента – каких-то побочных или вовсе
посторонних задач, притом с трудом реализуемых в обычных условиях.
Противостоять подобным искушениям оказывается совсем непросто.
Мир испытывает воздействие весьма диверсифицированных, определенным
образом мотивированных организованностей, использующих для достижения
своих или чужих стратегических целей террористические методы и широкий
спектр средств, созданных высокоиндустриальной/постиндустриальной
цивилизацией. Политический и идеологический компоненты, а также
концептуальное и стратегическое целеполагание продуцируют максимальные
усилия членов подобных организованностей, вплоть до готовности
совершать чудовищные с точки зрения человеческой морали деяния.
Обильное финансирование – другой важный компонент.
В середине 90-х гг. Иоанн Павел II предупреждал о распространении в
мире «культуры смерти»; сейчас данное определение приобретает
дополнительный и, пожалуй, более мрачный смысл. Цивилизация столкнулась
с широким спектром агрессивных действий прямого и косвенного характера,
против которых у нее нет адекватной защиты.
Нынешние системы обеспечения общественной безопасности были созданы
для борьбы с системами нападения государств или их коалиций, по крайней
мере с агрессией отчетливо выраженных институтов, с чем-то, что как
минимум имеет географически локализуемую институциональную структуру. А
против нового класса угроз, против типологически новых, «распыленных»
по планете субъектов эти системы не работают, их мощь уходит в песок.
На планете возникает феномен «диффузных войн», происходит диффузия
временных и пространственных границ конфликтов, их субъектов и
объектов, применяемых средств, мишеней и методов ведения боевых
действий.
Эффект бабочки и принцип домино
Сетевая типология позволяет быстро адаптироваться к меняющимся
внешним условиям. Именно в этом направлении действуют сейчас некоторые
крупные транснациональные корпорации, приспосабливаясь к изменчивой
геометрии глобальной экономики и новым формам конкуренции.
По понятным причинам корпорации – образования куда менее инертные,
чем бюджетные структуры, к которым относятся и вооруженные силы, и
спецслужбы, и общественные системы безопасности в целом. Но теперь им
также приходится перенимать сетевые правила игры, сравнивать ключевые
преимущества/пороки децентрализации и автономии с
конкурентоспособностью привычных вертикальных командных линий.
Системный терроризм имеет несколько аспектов. В частности, новый
терроризм учитывает взаимосвязанность мира, системный характер
протекающих в нем процессов, предъявляя соответствующую стратегию
угроз. Его акции строятся на принципе домино, а менталитет
организаторов напоминает стиль мышления опытных шахматистов, способных
просчитывать последствия, идти на обманные комбинации и конъюнктурные
жертвы.
Обращает на себя внимание значение символических объектов, жестов и
процедур в новой стратегии действий. В сложном, глобализированном
обществе неизбежно возникает эффект бабочки, когда внешне
незначительное событие в одном месте способно вызвать лавинообразные
последствия в другом. Скажем, в сфере общественного сознания или в
среде финансово-экономических операций, хотя и хорошо управляемой, но
все же достаточно уязвимой для подобных системных воздействий.
Меры же, предпринимаемые в борьбе с системным терроризмом, подчас
напоминают поведение слона в посудной лавке. Бюрократия умеет избегать
провалов, по крайней мере публичных, но реальному развитию
соответствующих структур и механизмов это явно не способствует.
В свое время на Бишкекской встрече по безопасности в Центральной
Азии (2001 г.) автором была сформулирована
«эколого-антитеррористическая концепция» – основанная на экологических
постулатах методология противодействия терроризму, наркотрафику и
другим негативным явлениям. Суть концептуальной схемы – отход от
рефлекторной политики (пассивной по своей идеологии «борьбы с
симптомами») и переход к системным действиям, типологически схожим со
стратегией противостояния вирусным эпидемиям или экспансии
нежелательных популяций: «обеспечение социально-экономического
благополучия населения», «разрушение социального потенциала
антисистемы», ее «финансовая стерилизация», «подрыв патогенной среды
обитания» и т.п.
Исчерпание технологий
Феномен «нового терроризма» меняет скорее восприятие окружающего
мира, нежели сам мир, являясь, в свою очередь, симптомом более глубоких
и фундаментальных перемен. Это напрямую связано с другой актуальной
темой – дефектом существующих систем стратегического анализа и
планирования.
Иррациональность мира измеряется в конце концов степенью нашего
невежества относительно реального положения вещей. Дело даже не в том,
что глобальная трансформация долгое время не осознавалась в своей
неоднозначной полноте. Равно непознанными оставались ее корни и
катализаторы – бюрократический механизм в принципе плохо приспособлен к
преадаптации, к борьбе с тенью будущего, то есть к реальному
противостоянию еще не реализовавшимся угрозам.
Кроме того, упускается из виду, возможно, центральное обстоятельство
– заметную роль играют не только совершенство процедур, но и состояние
критических для ситуации личностей, не только технологии и замыслы, но
также ценности и мотивации.
Цивилизация, переходя в иное качество, сталкивается с новым классом
угроз всерьез и надолго. Разрабатываются и апробируются различные
средства и техники обеспечения безопасности. Но и здесь отчетливо
присутствует привкус технологического, «инженерного»,
оперативно-тактического подхода. Сейчас, однако, приходится
задумываться не столько о повышении эффективности существующих систем и
подходов, сколько о принципиально иных путях обеспечения стратегической
стабильности, об альтернативных концепциях действий, о целенаправленном
изменении самих правил игры. Именно постижение складывающейся структуры
мира и начал ее идеологии может дать ключ к повышению эффективности
борьбы с терроризмом как явлением в целом.
Дефицит стратегического мышления проявляется не в отсутствии
грандиозных целей, а в непонимании взаимосвязи происходящих событий, их
логики. И, соответственно, – в мистификации, мифологизации, драматичном
упрощении реальности. Подобное положение вещей сплошь и рядом вызывает
управленческую фрустрацию, а в итоге слишком часто приходится
сталкиваться с гипертрофией прежней логики, с надеждами на
совершенствование уже существующих подходов и технологий, что означает
их фактическую консервацию, правда, «на новом уровне».
Сейчас, в новой психологической атмосфере, ведутся активные дебаты о
жизненной необходимости ограничить некоторые ключевые свободы, о
разрешении спецслужбам доступа к приватной информации. И вновь надежды
возлагаются на технологии – информатику, биометрику, цифровые коды,
телекоммуникационные системы, эволюция которых начинает угрожать
основной ценности современной цивилизации – свободной личности.
Подобное стимулирование продвижения к универсальному («тотальному»)
уровню контроля над социальным пространством меж тем входит в
противоречие с базовыми принципами гражданского общества, ведет к его
окостенению.
Это порочный круг. Подобный сценарий является на деле тупиком
цивилизации, ее логическим концом. Это ответ ржавеющего охранительного
механизма растущему организму, стремление переломить, а не оздоровить
логику развития. Возможно, с технологической точки зрения задача
тотального контроля и может быть решена, но приведет она к созданию еще
большей угрозы. При таком подходе в конечном счете получается, что
основной источник опасности – сама свобода.
|