Александр Неклесса

КАПИТАЛ: НОВОЕ ПРОЧТЕНИЕ

Наше время - время амбициозных корпораций

Богатство состоит в пользовании, а не в праве собственности

Аристотель

Представим человека, который учится плавать. И попробуем смоделировать алгоритм деятельности, включающий в себя качественные  переходы. Человек пытается держаться на воде, производит при этом массу движений, наконец, обретает новую способность – плыть. Интеллектуальное производство со всем своим специфическим инструментарием – информатикой, аналитикой, прогностикой – чем-то схоже с приведенным выше примером: и тут, и там достигается нечто новое в сравнении с предыдущим жизненным опытом, реализуется иное качество бытия.

Но этого может и не произойти. Тогда сумма действий останется рассыпанным на ковре конструктором: набором напрасно потраченных усилий, несостоявшемся проектом, свалкой невостребованных ресурсов и отходов. Чтобы добиться качественного результата – перехода и быть готовым к предстоящей новизне – нужно иметь вынесенный вовне магнит, инициирующий энергии сборки: «аттрактор».

Внутри любого эффективного дискурса заложена тяга к трансценденции прежней формулы бытия, желание взглянуть на предмет извне, из пространства, определяемого иной сеткой координат. Человеку свойственна эта тяга к преодолению однажды обретенного знания, сложившегося формата дисциплинарных рамок. Но как измерить энергии подобной тяги?..

Совсем не так давно – по историческим меркам – градусом личностных усилий признавались внетелесные энергии: благодать и грех. Однако и тогда, и сейчас есть у них также некая «земная тень» – вполне «физический» коррелят, по-своему амбивалентный по отношению к добру и злу аккумулятор человеческой энергетики: деньги.

Причем все три константы обладают гибкой, но действенной властью над человечеством. Выстраивают они собственную инфраструктуру, производят социальные и иные конструкты – механизмы и практики, вводящие данные константы в социальное/индивидуальное поле деятельности, прикрепляя их к механике жизни, структурам повседневности и к самому поиску новизны.

***

Обсуждая понятие капитала (и капитализации), мы движемся в русле некоей традиции. Имея в виду, в частности, существование сложившихся институтов, прописанных технологий, привычных толкований деятельности и форм ее организации. Между элементами данного комплекса есть определенная генетическая связь, они объединены общим полем человеческой практики. Однако сегодня реальное состояние данного поля заметно отличается от того, как оно представлено в большинстве учебников, содержащих отфильтрованное и формализованное знание.

Речь идёт о трансформации человеческой деятельности и одновременно – об изменении шкалы и самой системы оценок. Об обновляющемся инструментарии и преображающихся институтах. О практических аппликациях тех мутаций, которые претерпевает социальная практика в последние десятилетия и годы. А изменения на планете происходят действительно революционные…

Обратимся к истокам. Основания наук о человеческой деятельности (как мы сказали бы сейчас, общественных наук) были разработаны Аристотелем, поставившим – при формулировании своей матрицы знания – философию (знание умозрительное) на первое место, практические дисциплины (политику, экономику) – на второе, а на третье – технологии (приемы мастерства, творчества, производства), которые назывались тогда искусством (технэ). При этом практическая деятельность рассматривалась Аристотелем весьма современным образом – как синтез умопостижения и действия.

Вектор практики устремлен сегодня к реинтеграции, «великому объединению» форм человеческой активности. Импульс междисциплинарности проявляется во всей совокупности практик, в частности – в сфере миростроительства (экономики). Модификация этого поля отражается на содержании таких категорий, как «капитал», «рыночная капитализация», а также на статусе такой формы общественной организации, как «капитализм».

При оценке трансформационной ситуации многое зависит от темперамента и позиции исследователя. Можно оперировать стандартными определениями капитала и быть по-своему правым. Однако исследователь, который не обращает внимания на происходящие изменения и буквальным образом следует дисциплинарному канону, рискует погрузиться в болото схоластичной риторики, перерезав пуповину, связывающую его с реальностью При этом вся добытая информация обратиться в груду глиняных черепков, а обретенное ранее знание – в груз. Меж тем как экономика наших дней – необычайно живая, сверкающая и пульсирующая, словно ртуть, таинственная наука…

Пример исследовательской позиции, отвечающей требованиям современности – новое прочтение известного изречения Томаса Карлейля, назвавшего экономику «сумрачной наукой» (так обычно переводят его знаменитое высказывание). Но вчитайтесь в оригинал: Карлейль использовал для определения науки многозначное слово mist, среди значений которого и «туманная», и даже «плодящая миражи»…

Между тем, российско-марксистский подход к экономике ставил эту дисциплину, практически, в ряд точных наук – т.е. наук, обладающих устойчивым категориальным аппаратом. Однако экономика – это гуманитарная (социогуманитарная) дисциплина. Данная форма организации знания исследует человеческие отношения и формы, которые те принимают в процессе практики – строительства материального мира. А также – технологию этого строительства и его методы.

Когда мы говорим, что нематериальные ресурсы: социальный капитал, капитал интеллектуальный, символический, культурный не являются капиталом в традиционном – эконометрическом – понимании, то логика нашего рассуждения вроде бы ясна. Но когда мы обращаемся к практике, то обнаруживаем удивительные метаморфозы, и одна из наиболее удивительных связана с трансформацией методов оценки капитала, с проблемой рыночной капитализации.

В качестве примера обратимся к реестрам и ранжирам современных корпораций. Они могут иметь примерно равные по стоимости движимое и недвижимое имущество, запасы сырья и изделий – т.е. обладают однопорядковой бухгалтерской стоимостью (физическими активами), но при этом их рыночная стоимость (капитализация) различается подчас чуть ли не на порядки! И если просчитывать их капитал в старых политэкономических прописях, то результат не просто не сойдётся, но отразит заметно иную реальность, подобную абракадабре с точки зрения современной практики.

Возьмём более сложный случай – установление баланса между рентабельностью предприятия и его капитализацией. Тут мы также столкнёмся с отсутствием полноценной корреляции, хотя не обязательно столь же шокирующей, как в предыдущем случае. Но степень удивления перед раскрывающейся истиной заметно возрастает: оказывается даже такой показатель как рентабельность, причем исчисленная в наиболее рафинированной форме (free cash flow to equity), в современной экономике оказывается неполноценным и уязвимым…

А вот ещё более занятная история: предприятие нерентабельно и, казалось бы, ответ на вопрос об уровне его рыночной капитализации очевиден. Но этот ответ – из области теории, а на практике предприятие вполне может котироваться на рынке и порою – совсем неплохо. Вспомним известный пример: знаменитая российская газета убыточна, но имеет хорошую капитализацию, на рынке за неё даже идёт борьба. О чём это говорит? Об изменчивой логике экономической практики. И, прежде всего – констатирует её выход за пределы собственно хозяйственной деятельности.

Ведь когда рентабельности нет, но капитализация есть (а с ней и возможность получения дохода от нерентабельного предприятия) – это уже не чисто хозяйственная, и не только экономическая (в прежнем понимании данного термина) проблематика.

Так что же все это означает?

Что же такое – рыночная капитализация?

Это «сумма текущей рыночной стоимости заёмного и собственного капитала»? Это «произведение биржевой цены акций на их объявленное количество»? В данных определениях смущает их уверенный механицизм. Следуя подобным прописям, легко упустить открывшуюся и плохо исследованную просторность бытия. Она своего рода Новый Свет деятельного социокосмоса, причем именно на этих неотчетливых землях создаются прорывные ситуации, выстраиваются оригинальные организационные и деятельностные схемы, завоевывается сверхприбыль и снимается рента за счёт освоения предметных полей новизны.

Кстати, так же действовали и конкистадоры.

***

Рыночная капитализация – универсальный дешифратор антропологической активности. Подобное утверждение вводит сетку координат для оценки в финансовых категориях любой формы человеческой деятельности. Иначе говоря, это динамичная ипостась универсального, «тотального» рынка. Экономика отнюдь не всеобъемлюща, однако она покушается на многое и дерзает стать всем.

Экономическая практика – сложное, многоуровневое, семантически не вполне определённое пространство, и методы оценки должны не просто улавливать эту сложность, но отражать её в виде интегрального, практичного показателя, идя при этом на определенные компромиссы.

Методы экономической оценки – также как и профессиональной рефлексии – специфичны. Скажем, валовой внутренний продукт – знаменитый ВВП – весьма распространённое понятие, но при этом он структурно не однороден. Например, основная масса хозяйственной деятельности – производство товаров и услуг, оценивается по тому, нужно ли производимое кому-либо, т.е. производство оценивается по тому, продан товар или нет, и если продан, то по какой цене. Востребованные товары и услуги оказываются объектами статистики, а сумма полученных величин определяет ВВП.

Вроде бы понятно. Если не вдаваться в детали. А если вдаваться, то один из первых вопросов: а что же происходит с оценкой произведенных общественных благ, не прошедших сквозь рыночный фильтр: с образованием, культурой, наукой?

Они ведь также являются формой общественно полезной человеческой деятельности (результат которой отражается в ВВП), но оцениваются при этом по-другому: не по рыночной стоимости и не по цене продаж. А по затратам. Но почему? У данной практики свои глубокие основания. Человеческая деятельность издревле делилась на частное предпринимательство, ориентированное на прибыль, и на производство общественного блага. Создание социальных благ есть прерогатива общества в целом, и подобное «производство» не всегда совпадает с интересами рынка. И потому не всегда может оцениваться в стоимостных категориях. Однако включение результатов данного сегмента практики в интегральный экономический показатель есть своего рода императив, что, весьма затрудняет задачу, нарушая однородность методов оценки. Отсюда некоторая химеричность типологии современных методов расчета ВВП.

И тут возникает соблазн взглянуть с этой позиции на типологию предприятий. Возьмем, например, понятие «корпорация», ведущее свою историю еще от средневековых цехов и коллегий. Корпорация – особое предприятие: это не есть исключительно частное предприятие (или партнерство), это институт, несущий в себе публичные функции и получающий/обладающий предоставленными обществом (сюзереном) привилегиями. Подобная организационная форма оказалась весьма плодотворным типом предприятия, которое, интегрируя общественное, внерыночное, и частное, рыночное, сформировало эффективный механизм. Впоследствии завоеванные корпорацией привилегии – например, ограничение ответственности по долгам только имуществом предприятия – перешли к другим агентам экономической практики. Сегодня, однако, важно нечто иное: смещение горизонта частнопредпринимательской деятельности от её узкого толкования к более широкому, стратегическому подходу, объединяющему, а не разделяющему человеческие практики, активно оперирующее в расчетных пространствах такими категориями как время (кредит) и вероятность (риски), целостность (кумулятивный эффект) и дискретность (фазовый переход).

Для подобного синтетического продукта потребовались новые формы оценки. А для них, в свою очередь – новый инструментарий, поскольку привычные методы оценки капитала не охватывали открывающееся нелинейное пространство.

Когда речь заходит о радикальных изменениях, порою кажется, что разговор идёт о неких глобальных аспектах реальности, к экономической механике и микроэкономике имеющих, в общем-то, небольшое отношение. Это, однако, не так. Глобальные перемены перевернули экономическую пирамиду. Определяющим фактором экономической деятельности оказалось не производство, а нечто иное. А именно то, что принято называть «нематериальными активами», стоимость которых сегодня во множестве случаев значительно превосходит оценку активов физических.

Это значит, что «невещественные» факторы становятся более влиятельными агентами экономической деятельности, нежели привычные экономические категории, занимающие в новых экономических прописях подчиненное положение. Иначе говоря, мы находимся лицом к лицу с новой экономикой. Но, как писали братья Стругацкие: «это уже совсем иная история».

***

Мир живёт в предчувствии новой, универсальной технологии. Причем технологии, новизна которой будет носить принципиальный характер. Возможно, это будет изменившийся язык, ментальная рекогносцировка, а быть может – новый агент действия, персонифицированный тем или иным образом импульс перемен. Или же, некий акт, переворачивающий сложившиеся представления о возможном и допустимом.

Нарастает ощущение, что время действия прежних смысловых и ценностных констант исчерпано. И разрешение глобального кризиса, скорее всего, будет связано с прохождением пространств некоего предельного опыта, мутацией мышления, тотальным переосмыслением ценностных ориентаций; в общем, с обретением пограничной трансценденции, означающей наступление «момента истины» для значительной части человечества.

Хотя до этого мы, возможно, испытаем ещё и стремительное ускорение, и удивительный полет над рушащимися декорациями и конструкциями. …И увидим небо в алмазах…